Дария Беляева - Где же ты, Орфей?

Но они все же располагались между двумя осями. Тварей в этой системе не существовало.

Леда сути не упускала.

"В них есть нечто такое, чего я не могу описать. Я пыталась подобрать слова, но они кажутся какими-то пустыми. Словно для этого вообще нет слов."

— Ты что плачешь? — спросила Андромеда. Я кивнула, готовая ответить, если она спросит еще что-то, отвлеклась от альбома, но Андромеда только возвела глаза к потолку. Я переворачивала страницы. Записи были маленькие и читались быстро, однако в них была человеческая душа, которую невозможно было объять.

Следующая запись, которая испугала меня, была совсем-совсем короткой.

"До свиданья, папа".

После нее долгое время ничего не было. Затем я увидела машинописную брошюрку, некоторые буквы расплылись, и я подумала, что Леда держала ее в теплых, дрожащих руках много-много раз. Плохой краской на плохой бумаге были напечатаны такие слова:

"Если уж мы решили бороться, то нам нужна невиданная прежде война. Война, которой мы не знали. Мы не привыкли так драться, мы не привыкли сражаться с противником, который ни в чем с нами не схож. Не привыкли упускать из виду очевидные вещи. И мы четыре тысячи лет не можем к этому привыкнуть! Теперь давайте подумаем, что у нас есть? Кучка напуганных голодающих бедняков на Свалке? Кучка гребаных эстетов в замках из стекла, бетона и плоти? Это теперь человечество. И мы должны посмотреть на него без иллюзий. Ты, мать твою, обернись и посмотри на тех, кто окружает тебя. Они способны сдохнуть, пытаясь. Но они не способны победить. И что теперь? Вот они, люди, со всей их чертовой цивилизацией, ничто из этого, оказалось, ни гроша не стоит. Вместо того, чтобы прятать голову в песок, давайте подумаем, что еще у нас есть?

Человечество с обеих сторон одинаково слабое и ничтожное.

И? И? Всегда должно быть еще что-то. Так что еще?

Спящие."

Текст становился все более нервным. Буквы дрожали у меня перед глазами от движения, и это помогало озвучивать текст. Казалось, он кричал мне:

"Спящие — это человечество внутри них. Это люди, живые люди, и давайте не списывать их со счетов. Если спасение и придет к нам, то не от нас, озабоченных выживанием или тем, как получше смазать краской холст. Там, внутри множества этих существ, Спящие ждут своего часа. Они — болезнь, которая поразит этот вид. Вы видели, чтобы они носили кого-либо еще? Вы видели, как те, кто прилетает из космоса, носят других разумных существ, словно костюмы? В нас что-то есть, что-то позволяет им проникнуть внутрь, но на самом деле это мы проникаем в них. Представьте себе человека, который пробудится внутри. Это то, на что можно поставить все деньги, за что можно отдать голову, зуб и глаз. Не-живой король. Когда он придет, мы встретимся с ними, как равные. Человечеству дан путь вперед. Мы не можем победить их, но мы поглотим их. Убивший дракона — сам становится драконом. Помните об этом! Помните об этом, когда видите Спящих, и ждите своего Не-живого Короля. Как это случится? Когда это случится? Мы не знаем. Рыцари приблизят этот день, если смогут. Смотрите по сторонам и будь смелыми, а теперь — спокойной ночи."

Текст, казалось, к концу совсем потерял связность, но я понимала, как он мог работать. Кто-то когда-то произнес его, и он жил теперь не совсем как текст, но как речь. Тот, кто говорил это, обладал харизмой. Я представляла рев толпы, ослепленной новой надеждой.

Орфей говорил мне, что основная логическая ошибка заключается в том, что всем нам кажется, будто увидев все пространство, мы можем увидеть реальность как таковую. На самом деле широта взгляда часто мешает понять суть.

Я постаралась сосредоточиться не на словах, а на том, что этот человек хотел донести. Спящие. Спящими он называл таких, как мой Орфей.

Под текстом стояло имя. Ясон. Я не знала никакого Ясона. Стояла и дата. Эта речь была произнесена два года назад. В самом низу была нарисована летающая тарелка, схематичная, как кустарная татуировка.

Все это было очень странным. Ясон говорил, как военный, но и как религиозный проповедник. В нем не было ничего от бунтовщика, потому что он с самого начала признал, что проиграл. В то же время ни в ком прежде я не видела такой воли. Он думал о Спящих. Прошло два года с тех пор, как Ясон говорил с людьми об этом. Теперь он мог знать. Речь его, по крайней мере, звучала многообещающе.

Не-живой Король.

Спящие.

Рыцари.

Романтический сленг для тех, кто отринул любую другую надежду, кроме сказочной. И в то же время эти слова имели огромную силу. Леда сохранила эту брошюрку, и теперь ее хотела сохранить я.

Перевернув страницу, я обнаружила, что Леда снова начала писать. Теперь передо мной был почерк взрослой женщины, аккуратный, но чуточку нервный. Я обрадовалась, словно встретилась со старой знакомой. Но меня тут же настигло разочарование. Текст превратился в бессмыслицу. Я видела буквы и цифры, и случайные слова. Предложения выглядели так, словно кто-то вытащил мысли из головы Леды и хорошенько смешал их в блендере.

"!никогдаНИКОГДА.34.тепло."

Меня замутило, не то оттого, что мы въехали на второй уровень Зоосада, не то из-за потаенного отвращения к написанному. Орфей мне говорил, что у меня очень нежное отношение к глубинному синтаксису. Бессмыслицы было много, страница за страницей была забита убористым почерком Леды, которая записывала тошнотворные гибриды из цифр, слов и знаков препинания.

"у стола.48.!.принесиаадададдаададДА".

Я подумала, она сошла с ума, и, наверное, потому умерла. Я водила пальцем по тексту и думала, что бы сказал Орфей. Ответ пришел ко мне, словно Орфей сидел рядом со мной.

Это был шифр. Но чем дальше, тем тревожнее казались мне эти записи, скрывающие что-то. Жуткая пародия на человеческий язык. Наверное, ее хозяин думал, что Леда пишет о том, как проходят ее дни.

Последняя запись снова была человеческой и очень короткой.

"Папы больше нет".

Она написала это совсем недавно, а затем убила себя. Я все поняла, не про записи, но про Леду. Она наверняка была связана с Ясоном, к примеру, искала сведения для него, а потом тварь убила ее отца, быть может, даже случайно.

И все это потеряло для Леды смысл. Я закрыла дневник, а брошюрку сложила и сунула в карман. Мы почти приехали. Оставшееся время я смотрела в окно, думая о том, что сделала бы на ее месте я.

На этот раз никто не ответил мне.

Андромеда быстро припарковалась, открыла дверь в свою ячейку и зашипела:

— Быстрее, вылезай из машины и помоги мне.

Я сделала, что сказано. Ио теперь была теплой, но я знала, что нам нужно зашить ее рану.

Ячейка Андромеды казалась изумительно простой по сравнению с квартирами художников. Ее не коснулось ни дыхание прошлого, ни определенный национальный колорит. Казалось, Андромеда так устала, что даже яркие цвета могли заставить ее голову болеть. Все было бежевым и серым, таким простым и аккуратным. Андромеда могла позволить себе больше, но, кажется, ее так все раздражало, что она даже не могла понять, каким образом хочет жить.