Народные сказки - Саамские сказки

Он крикнул ей в ответ:

— Давай побольше котел! Давай медный котел... подставляй знай.

Тряхнул он кису во второй раз... и мальчонка выпал. Талахке кричит своему старику:

— Довольно, хватит камни сыпать... Все мясо разбежалось, один мальчонка остался, да и тот, гляди, убежит.

А мальчонка, из кисы выпав, сел в сторонке, ножик свой в руке зажал и ждет — что дальше будет?

Тала опустился с крыши, в док вошел, ущипнул парнишку за бочок и сказал:

— Хм! Это будет жирное мясо, мня, мня. Иди-ка ты, парнишка, в лес да выбери поскорее такой вертел, чтобы тебе вкуснее было жариться нам на обед.

Мальчонка сбегал в лес, вырубил вертел и подал Тале. Поглядел, пучеглазый, и сказал:

— Мня, мня... этот вертел не годится. Посмотри, Талахке, каков этот вертел?

Талахке понюхала палочку и выбросила ее за двери.

— Вовсе негодный вертел. Подай другой...

Мальчонка выскочил на улицу, принес тот же вертел и подал Тале.

— Этот вертел еще хуже... Талахке, он не хочет на своем вертеле жариться.;. Ладно, поедем, Талахке, сами, поедем за три-четыре озерка, в пять раз пачканный лесок, там я видел очень хороший вертел.

Талахке согласилась. Уходя, она сказала мальчику:

— Оставайся тут и качай нашего Талашку, чтобы он не плакал, не кричал.

Уехали Тала и Талахке.

Мальчонка принялся качать люльку с Талашкой. Талашка кричит, а мальчонка люльку качает. Качнет вправо — стук об стену, качнет влево — стук об стену. Так он качал люльку, пока Талашка не замолк.

Тогда мальчонка запихал Талашку на самое дно люльки, поверх положил обгорелую головешку, а сам собрал все свои камни в кучу, сел на нее и принялся ждать.

Вот вернулись Талы. Заглянула Талахке в люльку и ахнула:

— Ох, си-су-у-у! Он нашего Талашку изжарил — одна лишь головешка осталась!

Тут-то Талы рассердились. Схватили по большущему ножу и давай их точить.

— Я этому мальчонке голову снесу! — кричит Тала и чирк ножом по камню.

— Я его зажарю! — кричит Талахке и чирк, чирк ножиком по камню.

Однако мальчик время не терял. Он схватил свой ножичек и тоже начал точить его на камне; точит нож парнишка, а сам бормочет, сначала тихо, а потом все громче да громче:

— Мой отец большой колдун, моя мать большая колдунья, и мой дядя колдун, и мой дедка колдун, и моя тетка колдунья, и моя бабка колдунья, и я сам — великий колдун! — вдруг крикнул он да ка-ак чиркнет ножиком по камню — искры так и посыпались.

Талашка проснулся и заревел во все горло.

Тала испугался и начал плакать:

— Ох! Да пропала же моя головушка!

Талахке с перепугу затопала ногами на своего старика.

— Старый пень, убирайся со своим мальчишкой-колдуном! Неси его туда, откуда притащил.

Тала запихал парнишку в мешок и пустился что было мочи наутек от своей Талахке.

Бежит, бежит, устанет — остановится, только сядет отдохнуть и пот утереть, а мальчик ка-ак крикнет из мешка:

— Мой отец большой колдун, моя мать большая колдунья! И я сам великий колдун!

Тут уж Тала всприскочку пустится бежать. Вот донес он мальчишку до той дороги, где дрова возят, и говорит:

— Ну, теперь, паренек, иди сам, сам уж иди...

А тот ему в ответ:

— Ну, нет, нет, Тала, я не знаю,— говорит,— дороги.— А сам знает лучше, чем Тала.

Тала пуще прежнего бежит, через кочки скачет. И вот донес до родника.

— Ну, поди теперь, детка, тихохонько, тихохонько, не шуми, а то мою золотую голову погубишь.

Паренек ему в ответ:

— Мой отец большой колдун, моя мать большая колдунья, и я сам великий колдун!.. Не знаю, Тала, нет, пет, ничего не знаю!

Тала опять побежал, к самому дому отца парнишки, принес он его к самым дверям.

Но мальчик твердит свое:

— Не знаю, не знаю, мой отец большой колдун, моя мать большая колдунья, я и сам колдун великий! — и представляется, будто сам не может двери открыть.

Талушка в сени вошел, а мальчишка твердит свое.

— Не знаю,— говорит,— ничего не знаю, Тала, ничего.

Тала ему говорит:

— Тише, тише, детка, не погуби ты мою голову...

А тот кричит во все горло, чтобы отец-мать услышали:

— Не знаю, Тала, ничего не знаю... Я великий, самый сильный колдун!

Тала поскорей двери открыл, бросил парнишку на дрова у входа и крикнул:

— Возьмите вашего колдуна-мальчишку, возьмите обратно,— не убил я его и не съел, живого принес, возьмите как есть.

Тут отец и мать мальчонки и вся его родня из вежи выскочили, схватили Талу И связали.

— Ага, трусливый Тала, попался! Ну, теперь говори, что нам с тобой делать? Как тебя казнить за то, что ты наших детей из погоста таскаешь?

Тала заплакал и сказал:

— Мня, мня... Меня, Талу, отпустите, а я вам открою, что нужно делать, чтобы ребят у вас не таскали.

Развязали Талу, и он сказал:

— Детям вашим при луне на санках не кататься! Мальчикам дома сидеть — в еловые шишки играть, чтобы умели хорошо считать, а девочкам нитки сучить и еловую смолу жевать — будут у них зубки белые. Это сказал я, Тала, это правда.

Талу отпустили, и он убежал к своим Талахке и к Талашке. И никогда больше он в тот погост не заглядывал и чужих ребят не таскал, потому что с тех пор в том погосте дети поздно вечером при луне ни разу не катались.

Этот Тала был медведь, Талахке — медведиха, а Талашка — просто медвежонок.

Всё.

У одной старушки было семь дочерей, а восьмой был сын Иванушка. Братец Иванушка любил всех своих сестриц, а еще он любил свою верную собачку. А братца Иванушку любили только шесть сестриц. Седьмая сестренка никого не любила. Она любила только себя.

Однажды все сидели у огня, вдруг услышали: в лесу Талахке мохнатая ходит. Она учуяла запах людей, подобралась к веже поближе, подняла нос кверху.

— Мальчишкой пахнет,— сказала и подошла еще ближе. Дверь дергает, хочет войти и взять себе мальчика Иванушку.

Собачка залаяла:

— Тяв, тяв, тяв, покуда моя головушка цела, никому не отдам нашего Иванущку! Г-а-в!

Талахке собаку услышала и отошла. Однако же вернулась, охота ей Иванушку добыть. Пришла и тихонечко у двери стучит:

— Тук, тук, туте, отдайте мне восьмого вашего, Иванушку, с пустолаечкой. Не дадите — плохо будет!

Тут-то собачка как залает:

— Гав, гав, гав... покуда жива, никому не отдам восьмого, моего Иванушку. Г-а-в! Г-а-в!

Талахке испугалась и убежала.

Однако вернулась: в третий раз подкралась Талахке. В двери постучала и сказала человеческим голосом:

— Отдайте мне Иванушку, а собачку не надо,— а сама уж в вежу ломится.

Шесть девочек в меха постельные упрятались, а седьмая девчонка — прыг е постели и двери открыла: пусть Талахке Иванушку возьмет.

Не успела Талахке в двери войти и схватить Иванушку, как закричала старушка страшным голосом:

— Киш, киш, киш, убирайся, Талахке, на улицу...