Анна Гарф - Ак-Чечек — Белый Цветок

Семь дней, семь ночей люди на стойбище повеления кама выполнить не решались. Семь дней, семь ночей с девочкой они прощались. На восьмой посадили Шелковую Кисточку в деревянную бочку, оковали бочку девятью железными обручами, забили дно медными гвоздями и бросили в бурную реку.

В тот день у реки, на крутом берегу, сидел сирота рыбак Балыкчи. Увидел он бочку, выловил ее и принес в свой зеленый шалаш. Взял топор, выбил дно, а там девочка!

Как стоял Балыкчи с топором в руке, так и остался стоять. Словно кузнечик, прыгнуло его сердце:

— Девочка, как тебя зовут?

— Торко-Чачак — Шелковая Кисточка.

— Кто посадил тебя в бочку?

— Телдекпей-кам повелел.

Вышла девочка из бочки, низко-низко рыбаку поклонилась.

Тут рыбак свистнул свою верную собаку, свирепую, как барс, посадил ее в бочку и бросил в бурную реку.

Увидели эту бочку рабы Телдекпей-кама, вытащили, принесли в берестяной аил, перед стариком поставили, а сами в лес убежали.

— Помогите! — вдруг раздался плач, крик, стон. — Помогите! — кричал Телдекпей-кам.

Но рабы, плач услышав, не оглянулись, стон услыхав, не обернулись — так приказал кам.

Только через три дня пришли они из леса домой.

Кам лежал под топчаном чуть жив. Одежда в клочья изорвана, борода выдрана, брови взлохмачены.

Шубы двухпудовой ему уже не поднять, в бубен кожаный с медными глазами ему уже не стучать.

А Шелковая Кисточка осталась в зеленом шалаше. И рыбак позабыл теперь обо всем на свете. Возьмет, бывало, удочку, выйдет на тропу к реке, оглянется — увидит девочку на пороге шалаша, и ноги будто сами несут его домой. Сколько глядел, а не мог наглядеться на милую Торко-Чачак.

И вот взяла Шелковая Кисточка кусок бересты, нарисовала соком ягод и цветов свое лицо, приколола бересту к палке, палку воткнула в землю у самой воды.

Теперь рыбаку веселее стало сидеть на берегу. Нарисованная девочка смотрела на него, как живая.

Загляделся однажды Балыкчи на разрисованную бересту и не заметил, что клюнула большая рыба. Удочка изогнулась, словно лук, рванулась из руки, стукнула палку, береста упала в воду и уплыла.

Как узнала про то Шелковая Кисточка, ладонями стала тереть брови, пальцами растрепала косы, заплакала она, запричитала:

— Кто найдет бересту, тот сюда придет! Поспеши, поспеши, Балыкчи, догони бересту! Выверни свою козью шубу мехом наружу, сядь на синего быка и скачи вдоль по берегу реки.

Надел Балыкчи козью шубу мехом наружу, сел на синего быка, поскакал вдоль по берегу реки.

Но догнать бересту он не поспел.

Принесла вода бересту в устье реки, тут она зацепилась за ветку тальника и повисла над водой.

Здесь, у реки, раскинулось стойбище грозного хана Кара-каана. Бесчисленные стада, неисчислимые табуны паслись на бескрайних лугах под присмотром ханских рабов-пастухов.

Увидели пастухи на красном тальнике белую бересту. Поближе подошли, взглянули и загляделись. Шапки их вода унесла, стада их по степям, по лесам разбрелись.

— Почему отдыхаете? — загремел страшным голосом хан Кара-каан. — Какой у вас праздник, чью справляете свадьбу?

Как молния, к пастухам примчался, зубами сверкнул, девятихвостую плеть высоко поднял, но увидел бересту и плеть уронил.

С бересты глядела девочка. Губы у нее — едва раскрывшийся алый цветок, глаза — ягоды черемухи, брови — две радуги, ресницы — словно стрелы, так и разят.

Схватил Кара-каан бересту, сунул ее за пазуху, а сам, как водопад, зашумел, как буран, завыл:

— Э-э-эй! Силачи-алыпы! Эй, богатыри-герои! Сейчас же на коней садитесь. Если эту девочку мы не добудем, всех вас пикой заколю, стрелой застрелю, в кипятке сварю!

Тронул повод коня и поскакал к истоку реки. Следом мчались силачи-алыпы и богатыри-герои, гремя тяжелыми доспехами из красной меди и желтой бронзы.

А позади войска конюшие вели в поводу белого, как серебро, быстрого, как мысль, коня.

Увидела это грозное войско Шелковая Кисточка, не заплакала она, не засмеялась. Молча села на белого, как серебро, коня, в расшитое жемчугом седло. Так, не плача, не смеясь, ни с кем не разговаривая, никому не отвечая, жила Шелковая Кисточка в восьмидесятигранном ханском шатре.

И вдруг одним светлым утром она в ладоши захлопала, засмеялась, запела, из шатра выскочила.

Глянул Кара-каан, куда она глядела, побежал, куда она побежала, и увидал молодца в козьей шубе, вывернутой мехом наружу. Ехал молодей на синем быке.

— Это он рассмешил тебя, милая девочка? — спросил грозный хан. — Я тоже эту рваную шубу надеть могу, сесть верхом на синего быка не побоюсь. Улыбнись ты и мне так же весело, спой так же звонко.

Кара-каан приказал рыбаку спешиться, сорвал с его плеч козью шубу, на себя надел, к синему быку подошел. Смело повод левой рукой подхватил, левую ногу в стремя поставил.

— Мм-ооо! Мм-мм-о!! — заревел бык и, не дав хану перебросить через седло правую ногу, поволок его.

От стыда лопнула черная печень Кара-каана, от гнева разорвалось его круглое сердце.

А Шелковая Кисточка — Торко-Чачак взяла сироту рыбака за правую руку, и они вернулись в свой зеленый шалаш.

Тут и нашей сказке конец.

Найдите и вы свое счастье, как они нашли.

Далеко-далеко, там, где девять рек в один поток слились у подножья девяти гор, шумел могучими ветвями черный кедр. Под его шелковой хвоей, опершись на крепкий ствол, давным-давно стоял маленький шалаш.

В этом шалаше жил пожелтевший от старости, словно дымом окуренный дед. И были у старика три внучки, одна другой краше.

Вот пошел дед за дровами. Поднялся на лесистую гору, увидел лиственницу с черными ветвями.

— Это дерево на корню высохло. Один раз ударь — оно и упадет.

Вытащил старик из-за пояса острый, как молодой месяц, топор, ударил лезвием по стволу, и вдруг, откуда ни возьмись, выскочил страшный зверь, да как вцепится зубами в руку!

— Ой, ой! — заплакал старик. — Отпусти, отпусти меня. Я тебе, что хочешь, дам.

— Ладно, — отвечает зверь человечьим голосом. — Отдай мне твою любимую внучку.

Пришел старик домой и говорит старшей внучке:

— Не пойдешь ли ты к этому зверю? Я слово дал.

Оглянулась девушка, увидела зверя.

— Лучше, — говорит, — в воду брошусь!

Старик спросил вторую.

— Лучше удавлюсь!

— А ты, Ак-Чечек, мой Белый Цветок, не согласишься ли?

Младшая внучка подняла голову. Ее круглые глаза полны слез:

— Что обещано, то должно быть исполнено. Чему быть, то и будет.