Татьяна Ахметова - Я невинность потерял в борделе

В том краю, где много знаний,
Что легендами покрыт,
Жил пастух Онан, Онаний,
Жил мыслитель Феокрит.
Каждый шел своей дорогой:
Феокрит стихи писал,
А Онаний славил Бога
И молился небесам.
Он, судьбою не отмечен,
Был застенчив и не смел.
По дубравам пас овечек
И Пастушке песни пел.
Он любил свою Пастушку,
Но не так, как все! О, нет:
Выйдет в полдень на опушку
И поет о ней куплет.
А она, неподалеку,
Внемлет песням пастуха —
Хороша, небесноока:
Хи-хи-хи! Да ха-ха-ха!..
Плоть восстанет: «Что за чудо?» —
Ой не знал!.. Дрожит, как лист.
Так и стал он «рукоблудом»,
И привык: стал онанист!..
«Онанизм» — лихое слово,
Виноват в нем Овцепас…
Не нашлось пока другого,
Правда, «Дунькой Кулаковой»
Доползло оно до нас —
И «Про это» наш рассказ.

Мой герой жил в коммунизме,
Но марксизм — не изучил,
Занимался онанизмом,
А по-русски — хуй дрочил!
Харил Дуньку Кулакову —
Аж ладони в волосне!..
Спросят: «Что же здесь смешного?» —
Расскажу, хоть горько мне…

Занимался потому —
От любви великой:
Больно нравилась ему
Блядь иконоликая.
По соседству что жила
И «красавицей» слыла.
Да, такие всюду есть,
Да, такие рядом:
С виду все — по чести честь,
С виду все — как надо!
И влюбился паренек,
Втюрился, невинный, —
На себя беду навлек,
Член имея длинный…
Он телят в луга гонял,
И поил их в речке.
Летом в бане хуй «гонял»,
А зимой — на печке.
И ему, как всем, жилось:
Ни шатко, ни валко.
И платил ему колхоз
Трудодни да «палки» [2] Трудодень отмечался в табеле бригадира «палочкой», отсюда и пошло: «палки»! .
Впрочем, «палку» меж колен
Он имел такую, —
Что любую взял бы в плен.
Поимел любую.
Но, поди ж ты, лишь к одной
Прикипел он сердцем.
Проведет ее домой,
Прикоснется в сенцах.
А на большее — ни-ни:
«Как?», «Ты что?» — святая!.
Так летели горе-дни,
Ваня сердцем таял.
Так «Доярка и Пастух»
Жили-были рядом:
Девка-блядь «доила» двух
И вертела задом.
Только вот беда: один
Еб и днем и ночью,
А другой — домой водил,
Свят и чист…
Короче,
Был застенчив, был «дурак»,
Угловат на слово —
Наебала парня так
Дунька Кулакова!
Да, та самая — огонь,
«Дуня -тонкопряха»:
Рядом Ванька — «Нет, не тронь!»,
Бригадиру — «Трахай»:
Бригадиру угодим,
А Ванюшку — на хуй!.

Я любила бригадира —
На работу не ходила:
Ночь гуляла, день спала
И стакановкой была.
Вот как, вот так —
Самогон да водка!
Коньячок, конфетки —
Безродные детки.
Детки — сйроты…
Дурдом…
Ну, да ладно!
Не о том…
Не о том сегодня баю,
Не о том душа дрожит —
Перейдем к Ивану в баню:
На полочке он лежит.
Он лежит, почти не дышит —
Только яйцами колышет.
Ебнет плешкою о камень,
Мол, довольно дуру гнать! —
И давай двумя руками,
И пошел, ебёна мать!
И пошел, пошел, поехал, —
Баня ходит ходуном.
Тут уж, право, не до смеха,
Дума Ваньки — об одном:
Как бы Дунечке-Дуняшке,
Пятерней облапив грудь,
В темноте раздвинув ляжки,
Свой хуину грозно-тяжкий
В щель заветную втолкнуть!
И, отправив труд сей страшный,
На груди её заснуть…

А зимой — дрочил на печке:
Все уснули, всё молчит.
И Ванюшка: «Ах, сердечко!» —
Хуем долбит кирпичи.
«Ах, сердечко!» — так он Дуню
В те мгновенья называл:
То вопрет ей, то ей вдует,
Аж по яйца — наповал!
И, глаза в порыве смежив,
Видит голенькую: «Э-э-э-х-х!,.»
Груди — две копешки свежих,
Меж ногами — мягкий мех.
Мягкий мех, как у телушки,
Ну, у той, да, у «Звезды».
Ляжек теплые подушки,
Секель светит из пизды.
А сама пизда… О боги!..
Что за чудо!.. А сама…
Раздвигает Дуньке ноги,
Сходит Ванечка с ума.
Забегает ум за разум,
Обжигает сердце мрак.
Он ебёт её, заразу,
Так! И этак! И вот так!
Боком, спереди и сзади:
Глубже! Яростней! Сильней!
Так впердолил этой бляди —
Полбадейки вылил ей!..
Кончит Ванька — и задремлет.
Печь-старуха в молофе..
А «Бугор» [3] Бригадир , блядь, в это время
Дуньку прёт на МэТэФэ [4] Молочно-товарная ферма: доярки тогда, в колхозное время, там часто ночевали из-за непогоды или позднего времени, особенно зимой. К ним приходили «женихи» и т. д. .

Но весной!.. О!.. Зорька ало
Заиграет: «Вань, вставай!» —
Хуем скинет одеяло,
В сумке шмат тяжелый сала,
Лук, да квас, да каравай.
Кнут, как тоненькая змейка,
По земле за ним скользит.
Разливается жалейка, —
У Ванюшки бравый вид…

В онанизме много ль толку?..
В стаде сотни две телят.
И Ванюшка выбрал телку —
Заебись, как говорят!
Заебись! Глаза — две ночи,
С белой звездочкой во лбу.
Ваня вздрочит — хуй подскочит,
Кликнет телку: «Я ебу!«
«Я ебу!» — глаза закроет
И, вслепую, словно крот,
Словно хуем дырку роет —
Так он «Звездочку» ебёт.
Шепчет: «Дунюшка, Дуняша,
Дуня, ягодка-душа…»
Да, горька судьбина наша:
Сукам — всё! Нам — ни шиша…

Подрастал в телячьем стаде
Удивительный Бычок:
Подошел он к Ваньке сзади
И боднул; сначала в бок,
Наебнул с разгона в жопу,
Замычал: заревновал —
Мол, ты снял сегодня пробу,
Дай и мне, пастух-нахал!..
Ванька был в экстаз-разгаре,
Вынул хуй и между рог
Так соперника ударил,
Что бычок тот — на хуй сдох…
Тут «Бугор» на тарантасе
Подъезжает, как на зло,
Словно был он на «атасе» —
Ванька дал ему в ебло!..

И… лиха Беда — начало:
Закружило, поползло —
Вся деревня хвост задрала,
Скосоёбилось село.
А у Дуньки пузо — бочка!..
Комсомол кричит: «Позор!»
«Дочка??» — «Чья?» — «Ивана дочка!:
Два свидетеля — и точка!..
Дочку ж сделал ей Бугор.
Ванька крестится: «Ей-Богу,
Даже, нет, не целовал,
Думал: Дуня — недотрога,
Даже не подозревал!..»
Дунька жопой завертела —
Тут попробуй, растолкуй…
И уже тройное «Дело»
Ваньке шьется — ни за хуй:
1) «Застрогал девке ребенка!»
2) «Коммуниста оскорбил!»
3) «Хуем, бля, убил теленка!..»
(голос народного заседателя-ветерана):
— Кстати: телочку «любил»!..
Суд, он на руку, блядь, скорый…
Что ж, прости-прощай, село.
Впереди леса и горы —
След Ванюши замело…

Что ж ты, Дунька Кулакова,
Что ж ты, сука, сделала?
Что ж мальчишечку такого
«Съела», неумелого?
И пошел он по этапу
В Воркуту холодную…
Иль вы все такие, бабы?..
Ах ты, мамка родная!
Ах ты, мать родная, мама —
Сердце рвется с языка…
Под землею шахты-ямы,
Там работают ЗэКа.
Под землею шахты-норы,
Там работают шахтеры:
Шахтер рубит, шахтер бьет,
Шахтер уголь выдает.
Шахтер в шахту спускается —
С белым светом прощается:
Прощай тундра, прощай свет —
Я вернулся или нет?
«Заполярный комсомолец» — (ЗэКа)
Расшифровываю, знай:
Если кто за них и молится, —
Не услышит гиблый край.
Не услышит, не ответит,
Не откроет «тайну» ту:
Как в сплошном сиянье лета
Труп сползает в Воркуту.
Не обут, клоками роба,
Лишь полосочки повдоль,
Волос вздыбленный, без гроба,
(Вспомнить — страшно: в сердце боль!)
Труп за трупом, — как живые:
Их не тронул вечный лед!
Вышки, блядь, сторожевые
Провожают их в «поход» —
По реке, стоймя, рядами,
Тихо-медлен но идут
И безмолвными устами
«Благодарят» «Народный суд»!
В океан, под вечный панцирь,
Их, святых, вода ведет…
Так помянем же их, братцы,
Бывший тот, «простой народ»!
Незапятнанные души,
Что ушли в немую тьму…
Был средь них и наш Ванюша —
Память вечная ему!..