Татьяна Ахметова - Я невинность потерял в борделе

Пусть дядя Шмоня мохнатит тётю Воню,
А тётя Воня пикантно стонет,
Ему мы скажем: «Спасибо, дядя Шмоня,
За радость Воне, прелестной Воне!»

Давайте, граждане, споём и в жопы гвоздики забьём,
Чтобы они развеселили нас!
Лежит в говне и матерится дядя Ваня,
А тётя Груня утащила унитаз.

Сижу и чищу манду у дяди Вани,
А тётя Груня хуем долбит унитаз.

Сегодня дядя с компанией гуляет,
На дачу дядя трёх девочек позвал,
Пока им дворник задумчиво вставляет,
Наш дядя рысью все тропинки обежал,
Наш дядя бегает без брюк —
Не поднимается «дундук»,
И от расстройства дядя писает вокруг.

В кусты свалился верный дворник без сознанья,
И трое девочек за сторожа взялись,
А рядом носится печальный дядя Ваня
И проклинает всю половую жизнь,
Наш дядя мрачен как бирюк,
Но кочегарит свой «дундук»
И, наконец, вскочил его любимый «друг*

А трое девочек и сторожа уели,
Теперь на дядю заберутся — это факт —
Но дядя понял, что в этом самом деле
Он получает вместе с триппером инфаркт.
И, во спасение седин,
Помчался дядя как грузин
И скачут девки голые за ним.

Вот это да, вот это да!
Мне засадил мой друг Балда.
Но вспухла шишка у Балды:
И ни туды и ни сюды!
Хочу я радость дать Балде,
А он застрял в моей пизде…
Уж не хочу иметь Балду —
Хочу освободить пизду,
Кручу напрасно я пиздой —
Никак не справлюсь я с Балдой.

Навек останется в пизде
Воспоминанье о Балде!

До чего любовь могуча! —
Только встали в стойку,
Только ей я засундучил —
Развалилась койка.

Слышу голос: «Гад ползучий —
Починил бы койку!»
Я расстроился и кучу
Навалил на стойку.

Мощно я чихнул из обоих мест —
Впереди старуха замертво упала,
Позади — компания молоденьких невест,
Гневно возмутившись, дружно заблевала.

Подымаю я рясу зловещую,
Из под рясы вздымается вещь моя,
И бежит ко мне быстро монахиня,
На ходу заголяя мандахиню.
Я хватаю её за пердахиню
И вгоняю до сисек елдахиню.

Сосу ириску
И глажу киску,
Чешу пиписку
И в мыслях низко.
Лежит Лариська,
Болтает сиськой,
Кричит «Нагнись-ка»
И всунь сосиську!»

Лучше хуй дрочить в уборной,
Лучше в рот соседу пёрнуть,
Лучше смокинг обосрать,
Лучше доску отъебать,
Лучше в жопу гвоздь забить,
Чем таких как ты любить.

Он: Чешу свою елдашу
И вспоминаю Дашу.

Она: Гляжу в свою мандату
И вспоминаю Пашу.

Коль в башке у вас мудянка —
Пейте капли Валерианка.

Коль на жопе чирей сел,
Коль на глаз ты окосел,
Коль не можешь баб долбить, —
Травы, травы нужно пить!!!

Сижу на заборе, весь мокрый от страха,
Сижу на заборе — совсем без порток,
Сидит под забором огромная бяка,
Собака — мудака породы бульдог.

Трусы белоснежны изорваны в клочья,
А яйца трясутся и дом мой далёк,
На жопу нацелился прямо по-волчьи
Голодный и злобный бандюга бульдог.

Кричу я соседу — он спит со стаканом,
Кричу «Помогите!» — вокруг тишина…
Я с детства, признаюсь, не был хулиганом,
Но пёрнул со страха снарядом говна.

Бульдог возмутился и стал отряхаться,
Бульдог оскорбился — с тоски завизжал,
И сразу умчался к реке отмываться,
А я с голой жопой домой побежал.

Вспомнив нашей любви пожар,
Я рыдал в постели у бляди,
Пряча шишку свою в футляр,
Позволяя лишь яйца гладить.
Вы лежали в дому, за углом,
С очень стареньким пердуном.

Блядь сначала меня гнала,
А потом, зарыдав, простила,
И, утешившись как могла,
Потихоньку клитор дрочила.
Вы лежали в постели с другим,
С заместителем хилым моим.

Ночь прошла — я без сил лежу,
Блядь на мне сидит и балдеет,
Я печально ей зад лижу,
И она от счастья хмелеет.
Вы проснулись, гладя другого,
Попердев, захрапел он снова.

Я встретил девочку и кучу мелочи
Я положил ей в блюдце каши манной
Назвала папочкой меня та лапочка
И я прижал ее с улыбкой обезьяны.

Я нежным котиком ласкался к ротику
И ей все это показалось очень странным
Тогда у девочки я вынул целочку
И всунул сочную елдину добермана.

Исчезла девочка, оставив целочку
И великанша возникла под диваном
Меня притиснула, мне в жопу свистнула
И я помчался обалдевшим тараканом.

С тех пор я писаю с соседской кисою
И ублажаюсь всего одним стаканом
Целуя цыпочку, я прячу пипочку,
Пока не сделаю уборку под диваном.

Полжопы свистнуло в кулак большого дяди,
Взревела шишка у Петюни — идиота,
Штаны пробили полупьяненькие бляди,
Когда присели у обосранного дзота,
А я урок учил и в свой кулак дрочил,
Свои муде чесал и потихоньку ссал.

Муде весёлые катились по тарелке,
В полёте пчёлка шмелю шишку целовала,
Волосья щипали две голенькие белки,
И нежно гусеница в жопу пролезала,
А я лежал, молчал, я в чьём-то рту торчал,
Уткнувшись лбом в перду, лизал твою пизду.

Гондон смеялся на плече у старой бабки,
Хохмач — дедуля девке задницу прощупал,
К было всё вокруг в отменнейшем порядке,
И поцелуи ощущал я ниже пупа.
Раз двадцать кончил я — остался без хуя,
Остался без хуя, но счастлив до хуя!

Я на стене поймал огромную блоху,
А у неё поднялось маленькое ХУ,
Тогда я ей достал прелестнейшее ПИ,
И им устроил очень тёплое ХИ — ХИ.

А ты лежала и мечтала в этот миг,
Когда мой ХУ уже дымился как шашлык,
Ты закрывала свою свеженькую ПИ
И мне читала своей бабушки стихи.

Но я недолго эти прелести вкушал,
Мой ХУ от напряженья громко затрещал,
Пробил он платье, просверлил твоё трико,
В тебя вонзился даже очень глубоко.