Татьяна Ахметова - Я невинность потерял в борделе

Бывало, на балу, танцуя,
В смущеньи должен был бежать:
Не мог несчастный он, ликуя,
Девицу в страхе удержать.

И ладно б, если б все кончалось
Без шума, драки, без скандала.
А то ведь получал, красавец,
За баб от каждого нахала.

Да только все без проку было:
Лишь оклемается едва —
И ну пихать свой мотовило
Всем, будь то девка, иль вдова.

Сношаемся мы понемногу
Уж где-нибудь, да как-нибудь
И траханьем уж, слава Богу,
У нас. не запросто блеснуть.

Но поберечь не вредно семя.
Член к нам одним концом прирос!
Тем более что в наше время
Так на него повышен спрос!

Но — ша. Я, кажется, зарвался.
Прощения у вас прошу.
И к дяде, что один остался,
Вернуться с вами поспешу.

Ах, опоздали мы немного —
Старик уже в бозе почил.
Ну, мир ему. И слава Богу,
Что завещанье настрочил.

Вот и наследник мчится лихо,
Как за блондинкою грузин…
Давайте же мы выйдем тихо —
Пускай останется один.

Ну, а. пока у нас есть время,
На злобу дня поговорим.
Так что я там писал про семя?
…Попозже мы займемся им.

Не в этом зла и бед причина —
От баб страдаем мы, мужчины.
Что в бабах прок? — одна бурда!
Да и она не без вреда!

И так не только на Руси:
В любой стране о том спроси:
«Где бабы, — скажут, — быть беде!
Шерше ля фам — ищи! Но где?!»

Где бабы — ругань, пьянка, драка.
Но лишь ее поставишь раком,
Концом ее перекрестишь —
И все забудешь, все простишь.

Да только член прижмешь к ноге —
И то уже порой — эге!
А ежели еще минет!
А ежели еще….Но нет.
Черед и этому придет,
А нас пока Евгений ждет.

Но тут насмешливый читатель,
Возможно, мне вопрос задаст:
«Ты с бабой сам лежал в кровати?
Иль, может быть, ты педераст?
Иль, может, в бабах не везло,
Коль говоришь, что в них все зло?»

Его без гнева и без страха
Пошлю интеллигентно на хрен.
Коль он умен — меня поймет,
А коли глуп — так пусть идет.

Я сам люблю, к чему скрывать,
С хорошей бабою кровать.
Но баба бабой остается,
Но не всегда мне достается…

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в первый день, без рассуждений
В кусты крестьянку поволок.

И, преуспев там в деле скором,
Спокойно вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Вздохнул и молвил: «Красота!»

Один среди своих владений,
Чтоб время с пользой проводить
Решил в то время наш Евгений
Такой порядок учредить:

Велел он бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам,
Чтоб легче было разобраться,
Переписал их по часам.

Бывало, он еще в постели
Не сполоснув еще лица,
А под окно уж баба, в теле.
Ждет, не дождется, у крыльца.

В обед — еще, и в ужин — тоже.
Да кто ж такое стерпит, Боже!
А наш герой, хоть и ослаб,
Сношает днем и ночью баб.

В соседстве с ним, и в ту же пору
Другой помещик проживал.
Но тот такого бабам пору,
Как наш приятель, не давал.

Звался сосед — Владимир Ленский.
Приезжий был, не деревенский.
Красавец, в полном цвете лет,
Но тоже свой имел привет.

Похуже баб похуже водки.
Не дай вам Бог такой находки,
Какую сей лихой орел
В блатной Москве себе обрел.

Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной —
Его душа была согрета
Наркотика струей шальной.

Ширялся Вова понемногу,
Но парнем славным был, ей-богу.
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.

Ведь наш Онегин в эту пору
От траханья уж изнемог.
Лежит один, задернув шторы.
И уж смотреть на баб не мог.

Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Нашел другую он затею:
И начал крепко выпивать.

Что-ж, выпить в меру — худа нету,
Но наш герой был пьян до свету.
Из пистолета в туз лупил,
И, как верблюд в пустыне, пил.

О! Вина, вина! Вы давно ли
Служили идолом и мне.
Я пил подряд: нектар, «Боржоми»
И думал: истина— в вине!

Ее там не нашел покуда
И сколько не пил — все вотще,
Но пусть не прячется, паскуда,
Найду, коль есть она вообще!

Онегин с Ленским стали други:
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, икру едят.

Но тут Онегин замечает,
Что Ленский как-то отвечает
На все вопросы невпопад
И уж давно смотаться рад,
И пьет уже едва-едва.
Послушаем-ка их слова:

— Куда, Владимир, ты уходишь?
— О да, Евгений, мне пора!
— Постой, с кем время ты проводишь?
Скажи, ужель нашлась дыра?

— О да! Ты прав Но только, только…
— Ну, шаровые, ну народ!
Как звать чувиху эту? Ольга?
Что? Не дает? Как не дает?!

Знать, ты неверно, братец, просишь.
Постой, ведь ты меня не бросишь
На целый вечер одного?
Ха-ха! Добьемся своего!

Скажи, там есть еще одна?
Родная Ольгина сестра?!
Сведи меня.
— Ты шутишь?
— Нет. —
— Ты будешь трахать ту, я — эту.
Так что-ж, мне можно собираться?
И вот друзья уж рядом мчатся.

Но в этот день мои друзья
Не получили ничего,
За исключеньем угощенья.
И, рано испросив прощенья,
Летят домой дорогой краткой.

Мы их послушаем украдкой:
— Ну, как у Лариных?
— Фигня! Напрасно поднял ты меня.
Я трахать никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну.

— Но почему?
— Эх, друт мой, Вова,
Баб понимаешь ты фигово!
Владимир сухо отвечал,
А после во весь путь молчал.

Домой приехал, принял дозу.
Ширнулся, сел и загрустил,
Одной рукой стихи строчил,
Другою… делом занимался…

Меж тем развратников явленье
У Лариных произвело
На баб такое впечатленье,
Что у сестер живот свело.

Итак, она звалась Татьяной.
Грудь, ноги, попка без изъяна.
И этих ног счастливый плен
Мужской еще не ведал член.

А думаете не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что а ж потела
И изменялася с лица.
И все же, несмотря на это,

Благовоспитана была.
Романы про любовь искала
Читала их, во сне летала,
И нежность строго берегла.

Не спится Тане, враг не дремлет,
Любовный жар ее объемлет.
— Ах, няня, няня, не могу я!
Открой окно, зажги свечу…
— Ты что, дитя?
— Хочу я члена,
Онегина скорей хочу!

Татьяна утром рано встала,
Прическу модно начесала,
И села у окошка сечь,
Как Бобик Жучку будет влечь.