Татьяна Ахметова - Я невинность потерял в борделе

И ветром страсти вмиг развеяло стихи,
И возмущённо разбежалося ХИ — ХИ,
К утру кровать была дырявой и хромой,
Но продолжалося свидание с тобой.

И только вечером я вспомнил про блоху,
Но стало кнопочкой моё большое ХУ,
Куда-то скрылось твоё нежненькое ПИ,
И лишь остались старой бабушки стихи.

С тех пор чиню я каждый день огромный ХУ,
На нём катаю одинокую блоху,
И вспоминаю твоё свеженькое ПИ,
И всё мечтаю сделать новое ХИ — ХИ.

Мне ничего не надо,
Свечка торчит из зада
И утомлённая шишка
Дремлет под мышкой у пышки.

Вылезла мышка из печки,
Вмиг проглотила свечку,
И подбирается к шишке
Злая девица мышка.

Тихо мурлычет пышка,
Рядом мечется мышка…
Ищет, в какую кубышку
Спрятали вкусную шишку

Нежно целую пышку,
Прячу подальше шишку,
И, натянув штанишки,
Быстро бегу от мышки.

На чердаке раздался тихий сладкий стон,
Там стайка девочек сношала мужика,
А под столом, зажав в руке пустой гондон,
Лежала дама и просила елдака.

На всю избу сиял её роскошный бюст,
И дама тихо изнывала без любви,
Но был уже наш старый дом как дырка пуст,
И гости пьяные смотались кто куды.

И только чайник мелодически пиздил,
В дверях пердели чьи-то драные штаны,
А в доме этом лешачок весёлый жил
И ожидал прихода девочки — весны.

А я как мышка в уголке своём сидел,
И чистил водкой свои пышные усы,
И с сожалением на дамочку глядел,
Поскольку не было силёнок снять трусы.

А леший где-то издевался, хохотал,
Гостей подвыпивших засунув в тёмный лес,
А я подобно старой заднице вздыхал
И горевал, что в эту дамочку не влез.

Вот ночь окончилась, протух пустой гондон,
И разобиженная дамочка ушла…
Я утешал себя, что сохранил елдон,
Что вперед нас ждут великие дела.

Мне прелестная пани
Нежно ручку пожала.
Шевельнул я мудями,
И она задрожала.

Юбка тихо упала —
Чернота показалась…
Я прижался мудями,
А она улыбалась.

Шаловливо руками
Мне штаны расстегнула
И, играя мудями,
За елду ущипнула.

Но я вспомнил, что плохо
По ночам обнажаться,
Стал я горестно охать,
Стал я громко смущаться.

Пани долго дрочила
И с досады бледнела,
Но застенчиво было
Моё юное тело.

Всё шептал я ей: «Пани,
Пощадите невинность!»
Всё чесал под мудями,
А она материлась.

Много лет пролетело,
Пани старенькой стала,
Голова поседела,
Да и тело увяло.

А мой хер из дубины
Превратился в гармошку,
Я как прежде невинный,
Но мне грустно немножко.

Никогда моя пани
Не пройдёт под окошком…

Шевелю я мудями
И тоскую о прошлом.

Мне на голову село говно,
Гневным взглядом виновных ищу..,
Жопа-персик свисает в окно,
Как прекрасна она! Я грущу.

А вокруг тишина и покой,
Только мухи жужжат на окне,
И приятно мне жопой такой
Любоваться в ночной тишине.

В моих мыслях всё меньше огня,
Но хочу, что б душа не старела,
Чтобы жопа влюбилась в меня,
Чтоб говно поскорей отлетело.

Я так долго о жопе скучал,
Что в штанах у меня задымилось,
И тогда я как лев зарычал —
Жопа скрылась, говно отвалилось,

И теперь как последний мудак
Под осенней луною, несчастный,
Я лечу обгоревший елдак
И тоскую о жопе прекрасной.

Где ты, жопа родная моя,
Почему ты меня не жалеешь?
Неужель ты не помнишь меня,
И другого ласкаешь и греешь?

В милом прошлом осталось говно,
Гневный взгляд превратился в унылый,
Но теперь мне уже всё равно,
Если жопа меня позабыла.

Но лишь стоит наверх поглядеть
И я верю, что жопа проснется,
И, что б сердце моё отогреть,
Она нежно в окно улыбнётся.

На меня девицей Тоней
Брошен взгляд,
Я ей ночью распатроню
Пышный зад.
А потом её на шишку
Посажу
И мохнатою елдишкой
Ублажу.

Ну а ты, девица Маня, не ленись,
И на наше, на свиданье, подивись,
Вспоминая твою ласковую харю,
Я другую от души прокочегарю!

Вот уж дверь открыта
Ночью на балкон,
Слышу Тонин сладострастно
Тихий стон,
Я лежу и жду
С поднятою елдой,
Входит девушка
С роскошною мандой.

Ну а ты, девица Маня, не ленись,
И на наше, на свиданье, подивись!
Вспоминая твою ласковую харю,
Я другую от души прокочегарю!

Вот девица Тоня бросилась ко мне,
Но со страху оказался я в говне —
У девицы Тони выросли клыки,
А на сиськах шевелятся елдаки.

Ну а ты, девица Маня, не ленись,
И на это представленье подивись!
Кочегарить я уж больше не хочу,
И от Тони я к окошечку лечу.

Прыгнул вниз и убежал я без штанов,
Слыша сзади сладострастный Тонин рёв,
И с опушенною шишкой я летел
И печально на всю улицу пердел.

Ну а ты, девица Маня, извини!
Я люблю тебя, как прежде, в эти дни.
Починяю я в больнице «агрегат»
И с тобою снова встретиться я рад,

Думал я, что процветает мой елдак,
А его едва не скушал вурдалак.

Я к вам пришёл с визитом,
Не вором, не бандитом,
И захотел я нежно ваш зад поцеловать,
Но вы вдруг возмутились,
Ко мне переменились,
И застучали ножками, чтобы меня прогнать.

Но я вам поцелуем
Закрыл крикливый ротик,
Вы замахали ручками, пытаясь укусить,
Но чувствами волнуем,
Как мальчик — идиотик,
Решился я над вами немного пошутить.

Я в ваши панталоны
Насыпал макароны,
Которые на ужин из лавки приволок —
Ведь макароны вкусны,
Когда согреты чувством
И нежным ароматом прелестных женских ног.

Лишь только макароны
Проникли в панталоны,
Вы стали извиваться и в трусики кончать,
Я чмокнул вас за ушком
И бросил на подушку,
И стали вы смеяться и радостно кричать.

И, снявши панталоны,
Я скушал макароны,
И, сдёрнув ваши трусики, я вставить вам помог
До этого лечащую,
От радости дрожащую,
Большую макаронину, торчащую меж ног