Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

Одна из жриц подала Ариадне длинный шест с султаном на конце, и та взяла было его в руку, но тут же оставила и обратилась к нам по-эллински:

– Вас следует очистить перед ликом наших богов. Есть ли среди вас такие, кто пролил кровь родича? Говорите не скрывая. Проклятие обрекает солгавшего на смерть.

По-критски она говорила как настоящая богиня, но сейчас она запнулась, и я услышал человеческий голос.

Шагнув вперед, я сказал:

– Я убил. Недавно я убил несколько двоюродных братьев, троих из них собственной рукой. По моей вине погиб и брат моего отца, хотя и не я проливал его кровь.

Она кивнула и что-то сказала жрицам. А потом обратилась ко мне:

– Подойди сюда. Ты примешь очищение отдельно.

Движением руки она послала меня к алтарю, с которого еще стекала бычья кровь. Теперь я оказался рядом с ней и увидел в нарисованных бровях мягкий пушок. Воняло свежей кровью, но я все же подумал: «Пусть она и зовется воплощенной богиней, однако я ощущаю в ней женщину».

Она говорила, отмеряя каждое слово, будто отсчитывала золотые песчинки:

– По какой причине убил ты этих людей? В ссоре? Или того требовал долг пролитой крови?

Покачав головой, я ответил:

– Нет. В битве, защищая царство моего отца.

Она спросила:

– А он – законный царь?

Тонкие темные волосы ее слегка блестели, витой локон упал на грудь. Мне были видны крохотные складки на позолоченном соске. Вспомнив, где мы находимся, я сделал шаг назад и сказал:

– Да.

Она сосредоточенно кивнула, я видел, как опустился и поднялся локон, и кровь забарабанила в моих ушах.

Наконец она проговорила холодным голосом, медленно произнося слова:

– И ты был рожден во дворце царя? От одной из его женщин?

Я поглядел ей прямо в глаза, она не отвернулась, лишь дрогнули веки.

– Моя мать – повелительница Трезена, – отвечал я. – Дочь царя Питфея и царицы его Климены. Я – Тесей, сын Эгея, сына Пандиона, пастырь Афинский.

Она стояла прямая и строгая, как то изваяние в святилище, и лишь крохотный знак на диадеме, следуя ее движениям, трепетал, отбрасывая свет.

– Тогда объясни, – проговорила она, – почему ты здесь?

Я отвечал:

– Дабы предложить себя богу ради спасения людей. Мне был знак.

Настало молчание, я ждал. Наконец она проговорила быстро и легко:

– Ты можешь быть очищен от крови, потому что защищал отца.

Жрица вновь предложила ей жезл, но она отвернулась и, погрузив палец в дымящуюся чашу с бычьей кровью, начертила на моей груди знаки треугольника и голубки. Я ощутил кожей горячую липкую кровь и прикосновение кончика ее пальца, холодного и гладкого. Он словно пронзил меня. Я старался не глядеть на нее: опасно даже в мыслях срывать одежды с богини, – и все-таки поднял глаза. Но она уже повернулась к чаше с водой, которую ей поднесли, чтобы омыть пальцы.

Потом она как бы в нетерпении махнула рукой, и жрица отвела меня в сторону. Тут она взяла в руки жезл для окропления, погрузила кисть в кровь и побрызгала на «журавлей», произнося заклинания. После чего направилась к ступеням. Поднимаясь, она чуть приподняла юбку, и я увидел крохотные ступни, изящные и с высоким подъемом, розовые пятки и пальцы. Все великие владычицы Лабиринта ходят лишь босиком. Они не оставляют пределов дворца, разве что в носилках.

Вновь мы шли друг за другом по Дому секиры. Иногда мы замечали на стене уже знакомый рисунок, но всякий раз поворачивали в сторону и снова терялись. Затем мы оказались в коридоре, который оканчивался огромной дверью, усыпанной шляпками бронзовых гвоздей. Молодой человек постучал рукояткой кинжала, страж отворил дверь, впустил нас и велел ждать. Проход шел дальше, в дальнем конце его – в высоком зале – звучали голоса. Их было много, и все молодые.

Наконец появился муж лет сорока от роду, по внешнему виду смесь эллина с критянином; жилистый, с короткой черной бородой, он чем-то напоминал конюшего или колесничего. Молодой человек произнес:

– Вот новички, Актор. Будут выступать вместе. Научи их. Это приказ.

Муж оглядел нас раскосыми черными глазами. Актор оценивал нас, словно лошадей. Но теперь мы имели дело не с покупателем, этот и сделает всю работу. Он фыркнул и спросил:

– Значит, это верно? Он купил всех? И чтоб выступали вместе? – Он вновь поглядел на нас. – Чего он хочет? Значит, мне не нужно давать им вожака? А коринфянин, что мне делать с ним?

Молодой человек пожал плечами – критяне просто влюблены в этот жест – и ответил:

– Я передал то, что было сказано. А о прочем спроси владельца. – И ушел.

Дверь с лязгом затворилась за ним. Муж, встретивший нас, все глядел, не делая различия между юношами и девушками, хмурился и насвистывал сквозь зубы. Подойдя ко мне, он проговорил:

– Ты слишком взрослый для этой игры. Как ты попал сюда? У тебя уже борода пробивается, – и, прежде чем я успел что-либо сказать, произнес: – Ладно, посмотрим, что выйдет. Сложение-то у тебя самое подходящее. Нам приходится работать с теми, кого мы получаем. Да еще хозяева лезут нас учить.

Так он бормотал себе под нос, словно бы конюх, занятый конем, а потом вдруг сказал:

– Вы на Бычьем дворе. Сегодняшние занятия уже окончены, вам скоро дадут есть.

Он потоптался и оставил нас.

Я думал, нам хоть что-то расскажут о том, что нас ожидает, а нас просто выпустили – словно необученных жеребят на пастбище. Я направился по галерее, «журавли» следовали за мной. У дверей раздавался гул.

Мы оказались в огромном зале. Крышу его подпирали колонны из массивных кедров; свет проникал внутрь сквозь высокие окна под карнизом. Стены, покрытые белой штукатуркой, были исписаны и разрисованы углем. Зал был заполнен юношами и девушками; они перекликались, ссорились, хохотали, гонялись друг за другом, играли в чехарду, перекидывались мячами, болтали, сойдясь по двое или по трое; кое-кто подтирал пол. Тут собралась молодежь всех оттенков кожи, отпущенных творцом человеку: белой, черной, смуглой и золотистой; все были наги, если не считать узкой набедренной повязки, нитки бусин или других украшений. От высоких стен отражался гул дюжины языков и столько же разновидностей ломаной эллинской речи. Посреди зала стоял огромный пестрый бык. Он застыл как изваяние, хотя на спине его сидели двое мальчишек, а на одном из рогов повисла девушка. В удивлении я подошел ближе.

Первой нас увидела девушка с оливковой кожей и крючковатым носом, лицом похожая на финикийку, в набедренной повязке, расшитой синей ниткой. Она была худощавой, но под гладкой кожей ходили мышцы молодого борца. Поглядев на нас какое-то мгновение, она вложила два пальца в рот и пронзительно свистнула, да так, что отголоски загуляли по залу. Крики прекратились. Все поглядели на нас, и вокруг быка началась возня. Он заревел и повернул голову в нашу сторону. Нефела взвизгнула.