Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

– Тихо, – проговорил я.

Они хотят нас испытать, я видел это по выражению их лиц. Бык не двигался, только ревел и раскачивал рогами. Подойдя ближе, я услыхал внутри него скрип и сдерживаемый смех. Из дыры в брюхе выбрался улыбающийся смуглый парнишка. Оказалось, что этот бык вырезан из дерева, покрыт бычьей шкурой, а бронзовые рога вызолочены. Конечности крепились на толстом дубовом брусе с бронзовыми колесами.

Нас окружила любопытная, забрасывающая вопросами толпа. Впрочем, что-либо понять было сложно, все разговаривали на ломаном эллинском, к тому же одновременно. Некоторые прикасались к отметинам, оставленным кровью на моей груди, показывали пальцем, звали других. На спине деревянного быка остался сидеть в непринужденной позе лишь один-единственный наездник. И вдруг он встал, балансируя на кончиках пальцев, перевернулся через голову и замер передо мной, будто умел летать по воздуху.

Он был легче и ниже меня, этот миноец, в жилах которого текла эллинская кровь. Он замер, раскачиваясь с пятки на носок, словно танцор, а потом отступил на шаг и оглядел нас. Я еще не видел таких людей. С первого взгляда его можно было принять за шута. Однако тяжелые золотые ожерелья, наручные кольца работы искусного златокузнеца, самоцветы на богатом поясе и набедренной повязке не были подделкой. Этот юноша носил на себе выкуп за наследника царского дома. Светло-каштановые волосы свисали вниз длинными завитыми прядями, расчесанными как у девицы, глаза его были подведены. Но при всем внешнем жеманстве он скорее походил на молодую пантеру – стройную, подтянутую и жестокую. Грудь на правом боку огибал толстый красный шрам, похожий на ожог.

Свесив голову набок, он качнул своими хрустальными серьгами, блеснул белыми зубами:

– Так вот какие они, веселые афиняне, проплясавшие всю дорогу к Криту. Спляшите же для нас, нам не терпится посмотреть.

В смехе его слышалась злоба, однако меня она не рассердила. Мне он казался жрецом, который может приобщить нас к мистерии, – разве можно на него сердиться? Я ощущал, что уже бывал в этом зале, его вспоминала душа моя, путь сюда был вплетен в мою мойру еще до рождения.

Я ответил ему просто:

– Среди нас нет танцоров, кроме Гелики. А плясали мы, чтобы показать свою сплоченность.

– Да? – Он изогнул бровь дугой. – И чья же была идея? Твоя?

Я отвечал:

– Мы задумали это все вместе, как следует посоветовавшись.

Он вновь поднял бровь и обошел нас, оглядывая всех по очереди. Многие в тот день смотрели на нас, но суть увидел лишь он один. Взгляд его резал, словно бритва, выискивая недостатки. Подойдя к Нефеле, он поглядел с легкой ехидцей и улыбнулся, взяв ее за подбородок.

– Не думай ни о чем, дорогая. У тебя все получится, когда придет твое время.

Хриса круглыми глазами глядела на высокую девицу в ожерелье из бирюзы, схватившую ее за руку и что-то нашептывавшую на ухо.

– Нечего красть телят! – Он шлепнул девицу по заду. – Дай ей хотя бы оглядеться.

Меланто схватила Хрису и прижала к себе. Юноша расхохотался и вернулся ко мне.

– Ну вот, – сказал он, – вы остались все вместе. А тебе известно, что вы первая группа, не имеющая опытного вожака?

Я отвечал с удивлением:

– Откуда ты знаешь? Даже куратор только что услышал об этом.

Юноша, усмехнувшись, ответил:

– Откуда ему знать? Куратор никогда ничего не знает, пока мы не скажем ему. Мы первыми узнаем все дворцовые новости. Тех, кто играет с быком, пускают повсюду.

Стоявший рядом мальчишка лукаво заметил:

– Во всяком случае тебя, мы об этом наслышаны.

Но он не обратил на него внимания:

– Когда я услыхал, что вожаком назначили тебя, а не меня, я был убежден, что Минотавр захотел твоей смерти. Но теперь я сомневаюсь.

Я отвечал:

– Можешь не сомневаться. Мы поссорились.

– А!.. – Он подскочил, запрокинул голову в хохоте и ударил себя по ляжкам так, что звякнули украшения. – Афинянин, ты еще понравишься мне; должно быть, мы и сдружимся. А это правда, что ты выбросил перстень Астериона в море? А знаешь, какие делают на тебя ставки?

Я начинал понимать дух этого места, он бодрил меня, как крепкое вино.

– Так ты еще не знаешь? – удивился он. – Имей в виду, здесь ты должен держать ухо востро. Как тебя зовут?

Я назвал ему все свои имена и спросил его собственное.

Он ответил:

– На Бычьем дворе меня называют коринфянином.

– Почему? – спросил я. – Или ты здесь один из Коринфа?

Он заметил небрежно:

– Теперь – да.

И тут я понял причины подобного блеска и изобилия украшений и почему никто не смел перебить его. Некогда, давным-давно, я хотел быть воином, потом царем. Ныне все эти желания были забыты, уступив единственному жгучему стремлению. Никто из тех, с кем я говорил об этом дома, не понял меня, даже Пирифой, мой лучший друг. Как гласит пословица: лишь тот, кого ужалила змея, может рассказать, как себя при этом чувствуешь.

– Наставник думал, что ты и возглавишь нас, – проговорил я, решив, что своим невежественным вмешательством лишь навредил «журавлям».

Он заглянул мне в лицо, поднял бровь. Взгляд его как будто пронзал насквозь. Потом пожал плечами на критский манер, и серьги его заплясали, переливаясь.

– О нет, он ничего не знает. Я уже сказал тебе. Он хочет, чтобы я отдохнул и начал заниматься с новоприбывшими, потому что поставил на то, что я продержусь еще три месяца. Он просто глуп. Твой бык узнал твое имя еще в чреве коровы – так говорят у нас на Бычьем дворе.

– Такова мойра, – согласившись, ответил я. – А здесь все принадлежат Астериону?

Он прищелкнул языком.

– Принадлежат? Тебя можно принять за землепашца. Он просто один из многих. Только так богат, что может посвятить не одного или двух, а целый отряд прыгунов. Уже пошли разговоры: прежде только царь позволял себе подобную роскошь. Мой господин в эти дни высоко держит голову, ничего не скажешь. Но вы, афиняне, могли попасть сюда лишь после очищения. Кажется, вы поклоняетесь небесным богам, и все же вам надлежит знать, кому мы все принадлежим.

Я спросил:

– Колебателю земли? – а потом, сделав паузу, с поддельной небрежностью продолжил: – Или воплощенной богине?

Он отвечал:

– Обычай велит почитать обоих. Но ты более не увидишь ее до игр с быком. Ариадна, владычица Лабиринта, – она священная из священных. Ее видят лишь в святилище и нигде более, как и самого царя.

Тут кто-то по-эллински закричал, что еда готова. В конце зала расставили козлы, и прыгуны заторопились к столу. Я понял, что разговор пора прекратить: садиться рядом с ним было бы самонадеянно. Кем бы он ни был у себя дома в Коринфе – пастухом или начинающим мореходом, – здесь он стал царем. А я был ничем – и нынче не находил в этом ничего странного.