Жюльетта Бенцони - Талисман Карла Смелого

Парадный головной убор герцога тоже достался врагам. В нем герцог въезжал в завоеванные города. Он один стоил целое состояние: небольшая шапочка, сделанная из золотистого бархата, была вся унизана жемчугом. Впереди блестел бриллиантовый аграф для султана из страусовых перьев, а ниже, над самым лбом, на ободе, который обвивали жемчужные нити, образуя подобие короны, сиял удивительный цветок из драгоценных камней: в центре треугольный бриллиант голубоватого цвета, известный под названием «Великий бриллиант Бургундии», а по его краям три крупных удлиненных темно-красных рубина, их прозвали «Три брата».

«Великий бриллиант Бургундии» не был единственным бриллиантом в сокровищнице Карла, у него были и другие, и даже более крупные, но с этим было связано поверье, которое гласило, что со Смелым ничего дурного не приключится до тех пор, пока волшебный камень будет ему принадлежать. Камень был его талисманом. Карл с гордостью надевал его во время «радостных въездов» в побежденные города, торжествуя победу.

Он всегда возил его с собой. Точно так же, как всегда возил небольшой алтарь и драгоценную утварь часовни, отделив ее от казны. Но, как видно, он почитал за полное ничтожество своих противников, «деревенских мужланов», и рассчитывал смять их в один миг, если оставил свои сокровища в лагере. Его головной убор был главной его драгоценностью, он был символом и эмблемой его огромного герцогства, которому не хватало всего нескольких феодов, чтобы оно превратилось в королевство.

И вот теперь драгоценный убор лежал в запертом ларце на престоле рядом с троном в почетном зале дворца. Ларец, покрытый парчой, покоился на позолоченных деревянных столбиках, и два воина бились за обладание этим сокровищем. Один – верный Антуан де Боленкур, глава рыцарей ордена Золотого Руна, вернувшийся, чтобы спасти драгоценность. Второй – предатель Кампобассо, самый подлый из предателей, потому что герцог Карл удостоил его своей дружбой, а он продался королю Франции.

И до того ожесточенным был этот поединок, что швейцарцы с охапками награбленного в руках застыли, забыв о дальнейшем грабеже, смотрели и ждали, чем закончится эта схватка. Кое-кто между тем хладнокровно продвигался к ларцу все ближе, в то время как толпа подбадривала бойцов криками и била в ладоши при удачных ударах, наслаждаясь неожиданным спектаклем. Подобравшись к ларцу, этот кое-кто схватил его, приподнял бархатные складки шатра и был таков. Ночь скрыла его следы. И этот человек был самым заурядным воришкой.

Мари-Анжелин дю План-Крепен сердилась в это утро на весь белый свет, торопясь по улице Мессин под проливным дождем, одной рукой она придерживала шляпу, а другой – свою совсем не маленькую дамскую сумочку. У нее не было третьей руки, чтобы держать зонт, который, впрочем, она позабыла. А точнее, не взяла, считая, что путь ей предстоит недалекий, но тут вдруг небо обрушило на нее ливень, можно даже сказать, целый водопад. А возвращаться было уже некогда, она и так опаздывала в церковь Святого Августина на утреннюю мессу. А все из-за чего? Да из-за перепалки с Сиприеном, старичком мажордомом маркизы де Соммьер, ее родственницы и благодетельницы. А из-за чего они, спрашивается, ссорились? Новая неприятность сбила Мари-Анжелин с мысли. Ноги промокли насквозь: на переходе через улицу Тегеран ее обдала потоком воды машина. Ничего не поделаешь. Для февраля это обычное дело. И, ко всему прочему, все никак не рассветет.

Еще несколько шагов, и Мари-Анжелин наконец оказалась под аркой бокового придела величественного византийско-готического собора. Старик-нищий, как всегда, на своем месте и смотрит на нее с укоризной.

– Страх, как вы припоздали, мадмуазель! – вздыхает он. – Месса-то уж, почитай, закончилась.

– Знаю, знаю, дядюшка Бужю, да что поделать? Не всегда получается так, как хочется! Придется мне теперь прийти на вечернюю мессу.

– Что за незадача! – снова вздохнул он, да так глубоко, что Мари-Анжелин тут же сообразила, почему ее опоздание так огорчительно для старика.

Дело в том, что каждое утро после мессы она давала нищему франк, и он, мечтая об утреннем завтраке, очень на него рассчитывал. Мари-Анжелин тут же достала из кошелька монетку и протянула старичку. Теперь, вместе с остальным сбором после утренней мессы, ему хватит на дневное пропитание и газету. А вечером будет еще три мессы – в семь, восемь и девять часов, а кроме них случаются венчания, крестины и похороны, и все эти подаяния в совокупности составляют капитал стоящего у двери папаши Бужю. По другую сторону двери не менее доходное место, но всюду не поспеешь, так что оно принадлежит Машару. Эта церковь, расположенная в одном из самых богатых кварталов Парижа, приносит обоим старичкам неплохой доход.

Внутри церкви царила полутьма. Мари-Анжелин опустила кончики пальцев в чашу со святой водой, перекрестилась и медленно направилась к часовне Божьей Матери. Только она одна и была освещена позади главного алтаря. Взгляд Мари-Анжелин случайно упал на исповедальню, где какая-то женщина – судя по туфлям, которые были видны из-под занавески, – признавалась в грехах невидимому священнику. Опоздавшая тут же подумала, что, раз уж ей не посчастливилось с утренней мессой, то неплохо бы хорошенько приготовиться к вечерней.

Мало того, что она вот уже две недели не представала перед «судом Господа», она сегодня с утра успела поссориться с Сиприеном, и эта размолвка не выходила у нее из головы.

С тех пор как незамужняя девица, а точнее будет сказать, старая дева, Мари-Анжелин дю План-Крепен поселилась в качестве чтицы и компаньонки у своей родственницы и благодетельницы маркизы де Соммьер в особняке на улице Альфреда де Виньи, она вела нескончаемую войну с мажордомом. По какой же причине? А вот по какой. Достоинства и таланты мадемуазель дю План-Крепен были неисчислимы, а недостаток только один: она была любопытна, как кошка, и обожала первой встречать визитеров и провожать их в зимний сад, где обычно проводила время ее госпожа, сидя в большом белом кресле, похожем на трон. И даже в час чаепития – но будем честными: в любой час дня – маркиза приказывала принести себе и гостям шампанского, предпочитая его «безвкусной английской траве».

Однако мажордом Сиприен считал встречу гостей своей святой обязанностью. Это и служило поводом для беспрестанных столкновений. С годами страсти утихли, но с недавнего времени, когда в просторном вестибюле появился телефон, стычки возобновились. До поры до времени телефона в доме не было, потому что маркиза не могла смириться с мыслью, что ей будут звонить, будто горничной. И телефонный аппарат стоял в привратницкой, у шофера-привратника Люсьена, и чтобы до него добраться, приходилось бегать через весь двор. Однако после недавних и весьма волнительных событий телефон был установлен в доме и теперь стоял в тени большой лестницы на одноногом столике рядом со стопкой бумаги, карандашом и телефонным справочником. Зимний сад можно было соединить с любым абонентом одним нажатием кнопки, но о существовании этой кнопки знал только тесный семейный круг. Соревнование между План-Крепен и Сиприеном возобновилось. Кто ответит на телефонный звонок первым? Сегодня ссора разгорелась всерьез, и Сиприену даже почудилось, что его назвали «старым упрямым ослом».

Читать дальше