Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 2

– Ах, Андзин-сан, это потому, что вы думаете на родном языке. Чтобы понимать японский, надо думать по-японски. Не забывайте, что наш язык – неличный. Все очень просто, Андзин-сан. Измените ваше представление о сущем. Японцы недаром отделены от всего мира… Это все так просто.

– Это все дерьмо, – пробормотал он по-английски, и на душе у него полегчало.

– Что вы сказали?

– Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.

– Изучайте письменные знаки, – предложила Марико.

– Не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.

– Послушайте, они очень просты, Андзин-сан. Китайцы очень умные. Мы позаимствовали у них письмо тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или символ, обозначает «свинья».

– Он не похож на свинью.

– Когда-то был похож, Андзин-сан. Давайте я вам покажу. Вот. Добавьте иероглиф «крыша» над «свиньей», и что мы имеем?

– «Свинью» и «крышу».

– Но что это обозначает? Новый иероглиф?

– Не знаю.

– «Дом». Раньше китайцы считали, что свинья под крышей и есть дом. Они не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян в большинстве своем, представляла богатство, отсюда и образ хорошего дома. Отсюда и иероглиф.

– Но как это прочитать?

– Это зависит от того, китаец вы или японец.

– Ох!

– Действительно, – прыснула она. – Вот еще один иероглиф. Символ «крыша», символ «свинья» и символ «женщина». «Крыша» с двумя «свиньями» под ней обозначает «довольство». «Крыша» с двумя «женщинами» под ней означает «разлад». Понятно?

– Абсолютно нет!

– Конечно, китайцы не очень сведущи во многих вещах, их женщин не воспитывают так, как у нас. В вашем доме нет разлада, верно?..

Блэкторн думал об этом сегодня, на двенадцатый день после своего нового рождения. Нет. Разлада не было. Но разве это дом? Фудзико не более чем преданная домоправительница. Вечерами, когда он шел спать, футоны уже были перестланы. Она стояла на коленях возле них, терпеливая, безмолвная, в спальном кимоно, похожем на дневное, только более мягком и с одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.

– Благодарю вас, госпожа, – говорил он, – спокойной ночи.

Она кланялась и молча уходила в комнату через коридор, рядом с той, где спала Марико. А Блэкторн залезал под тонкую шелковую москитную сетку. Раньше он таких никогда не видел. С удовольствием распростершись на спине, он слушал жужжание насекомых за сеткой и думал о черном корабле, о том, как важен черный корабль для Японии.

Без португальцев не было бы торговли с Китаем. Не было бы шелка для одежды и этих сеток. Уже сейчас, когда влажность только начала прибывать, он оценил их по достоинству.

Если ночью он начинал ворочаться, почти тут же служанка открывала дверь, чтобы спросить, не надо ли ему чего-нибудь. Один раз он не понял. Отмахнулся от служанки, вышел в сад и сел на ступенях, глядя на луну. Через несколько минут Фудзико, взъерошенная и заспанная, выскочила и молча села позади него.

– Могу я чем-нибудь быть вам полезной, господин?

– Нет, спасибо. Пожалуйста, идите в постель.

Она сказала что-то, чего он не понял. Он снова дал ей понять, что она может идти, Фудзико отдала распоряжение служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.

– С вами все благополучно, Андзин-сан?

– Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю на луну. Не спится. Хотел немного подышать свежим воздухом.

Фудзико, запинаясь, изливала что-то Марико. Ей было явно не по себе. Должно быть, ее задело раздражение, прозвучавшее в его голосе.

– Она говорит, что вы велели ей идти спать. Она только хотела довести до вашего сведения, что у нас не принято, чтобы жена или наложница спали, пока не спит их господин, вот и все, Андзин-сан.

– Тогда пусть она изменит свои обычаи. Я часто бодрствую ночью. Просто так. Это морская привычка – я очень плохо сплю на берегу.

– Да, Андзин-сан.

Марико объяснила, и обе женщины ушли. Но Блэкторн знал, что Фудзико не ляжет и не уснет, пока он не спит. Она всегда была на ногах и ждала, когда бы он ни вернулся в дом. Иногда по ночам он бродил в одиночестве по берегу. Впрочем, и тогда он знал, что за ним следуют по пятам, наблюдают, несмотря на все его попытки отстоять право побыть одному. Следуют не из опасения, что он попробует бежать. Просто потому, что у них такой обычай – всегда сопровождать важных гостей. В Андзиро он был важным гостем.

Со временем он примирился с ее присутствием. После того как Марико посоветовала: «Думайте о ней как о скале, сёдзи или стене. Ее долг – служить вам».

С Марико все обстояло по-другому.

Блэкторн был рад, что она осталась. Без нее он никогда не подступился бы к обучению самураев, не смог бы в одиночку растолковать им премудрости военной стратегии. Он не уставал благословлять ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.

«Я никогда не считал, что из военного опыта может выйти такой прок», – подумал он уже в который раз. Однажды, когда его корабль прибыл в Антверпен с грузом английской шерсти, испанские войска напали на город. Все горожане вышли на баррикады и дамбы. Вероломная атака была отбита, испанскую пехоту оттеснили, заставили отступить под огнем пушек. Тогда он впервые увидел, как Вильгельм, принц Оранский, перемещает полки словно шахматные фигуры. Они атаковали, ретировались в притворной панике, чтобы перегруппироваться, снова шли в наступление, паля из ружей пробирающими до печенок, рвущими перепонки залпами, и проделывали бреши в строю Непобедимых, оставляя их умирать, исходить криком. Запах крови, пороха, мочи, конского пота и навоза бил в ноздри, дикая безумная радость убийства овладевала людьми, удесятеряя силы.

– Боже мой, как прекрасно побеждать, – заключил он вслух, сидя в ванне.

– Что, господин? – окликнул его Суво.

– Ничего, – ответил он по-японски, – я не разговаривал – думал, просто думал вслух.

– Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.

Блэкторн позволил себе расслабиться.

«Марико. Да, она бесценная помощница.

Мы ни словом не обмолвились о той первой ночи, когда я чуть не убил себя. Что было говорить?

Я рад, что столько всего нужно сделать, – размышлял капитан. – Нет времени пораскинуть мозгами – лишь эти минуты в ванне. Нет времени, чтобы успеть все. Приказано сосредоточиться на подготовке и обучении войск, а не на собственной учебе, а хочется выучиться, чтобы выполнить обещание, данное Ябу. Времени всегда в обрез. И эта непроходящая усталость – к ночи выматываешься так, что мгновенно засыпаешь на закате, чтобы с рассветом вскочить и ехать на плато. Все утро муштруешь рядовых самураев, ешь впроголодь, никакого тебе мяса. Ежедневно после полудня и допоздна – иногда далеко за полночь – толкуешь о войне с Ябу, Оми, Игураси, Нагой, Дзукимото и остальными воинскими начальниками, отвечаешь на вопросы о военном деле. Как вести сражение, каковы битвы у чужеземцев и каковы они у японцев. На суше и на море. Слушатели всегда что-то записывают. Много-много записывают.