Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 1

Что бы ни случилось, я в руках Бога. О Мадонна, пошли мне мир и помоги этому бедному грешнику преодолеть твоего врага!»

– Извините меня за грубость, – промолвила она. – Вы правы, что рассердились. Я только глупая женщина. Пожалуйста, будьте терпеливы и простите меня, Андзин-сан.

Гнев Блэкторна сразу стал стихать. Какой мужчина может долго сердиться на женщину, если она открыто признается, что была не права, а он прав?

– Я тоже прошу прощения, Марико-сан, – сказал он, немного смягчаясь, – но у нас предположить, что мужчина – содомит, самое сильное из оскорблений.

«Тогда вы все незрелы и глупы настолько же, насколько подлы, грубы и невоспитанны. Но чего еще ожидать от чужеземцев?» – сказала она себе и произнесла с покаянным видом:

– Конечно, вы правы… Я не имела в виду ничего плохого. Пожалуйста, примите мои извинения. О да… – вздохнула она. Голос Марико был так медоточив, что даже ее муж сразу бы успокоился, пребывай он в самом плохом расположении духа. – О да, это была полностью моя ошибка.

Солнце уже достигло горизонта, а отец Алвито все еще ждал в зале для аудиенций, судовые журналы оттягивали ему руки.

«Проклятый Блэкторн», – думал он.

Первый раз Торанага заставил его ждать, первый раз за многие годы. Он, Мартин Алвито, не ждал никого из даймё, даже тайко. В последние восемь лет правления тайко предоставил ему невероятную привилегию немедленного доступа, и так же сделал Торанага. Но тайко даровал эту милость из уважения к тому весу, который приобрел в Японии отец Алвито, и к его дальновидности в делах. Знание тайных пружин международной торговли помогло Мартину увеличить и без того невероятно большое состояние тайко. Будучи почти неграмотным, тайко обладал удивительными способностями к языкам и безмерным знанием политики. Так Алвито посчастливилось сесть в ногах у деспота, чтобы учить и учиться и, если на то будет воля Божья, обратить в свою веру. Это была особая работа, которой он дотошно овладевал под руководством дель Акуа, находившего ему лучших учителей из числа иезуитов и португальских купцов, что торговали в Азии. Алвито стал наперсником тайко, одним из четырех человек – и единственным иностранцем, – допущенным в личную сокровищницу тайко.

В нескольких сотнях шагов была главная башня замка, хранилище. Она возвышалась на семь этажей, защищенная множеством стен и укреплений. На четвертом этаже имелось семь комнат с железными дверьми. Каждая была забита золотыми слитками и ящиками с золотыми монетами. Этажом выше располагались серебряные кладовые, а еще выше – вместилища редких шелков и керамики, а также арсенал, где хранились мечи и другое вооружение.

«В нашем современном исчислении, – думал Алвито, – стоимость всего этого должна составлять по крайней мере пятьдесят миллионов дукатов, больше годового дохода всей испанской и всей португальской империи, а также остальной Европы, вместе взятых. Самое большое личное состояние на земном шаре, воплощенное в сокровищах.

Разве это не самое большое достижение? – размышлял он. – Разве тот, кто распоряжается в Осакском замке, не имеет власти над всем этим немыслимым состоянием? И разве это состояние не дает ему власти над всей страной? Не для того ли Осаку сделали неприступной, чтобы защитить богатство? Не за тем ли страну залили кровью, чтобы в этой неприступной цитадели надежно хранить золото до того времени, когда вырастет Яэмон?

Имея сотую часть этих сокровищ, мы могли бы построить собор в каждом городе, церковь в каждом селении, миссию в каждой деревне по всей стране. Если бы мы только могли получить его, чтобы использовать во славу Бога!»

Тайко любил власть. И любил золото за ту власть, которую оно дает над людьми. Сокровища были собраны за шестнадцать лет единовластного правления и складывались из огромных обязательных подношений всех даймё, которых по обычаю ожидали от них ежегодно, и из доходов от собственных владений. По праву завоевателя тайко владел четвертой частью всей земли. Его годовой доход превышал пять миллионов коку. И как Господин Всей Японии с императорским мандатом он мог притязать на все доходы всех поместий. Он никому не платил налогов. Но все даймё, все самураи, все крестьяне, все ремесленники, все купцы, все грабители, все парии, все чужеземцы, даже эта платили налоги ему, добровольно и немалые. Для собственной безопасности.

«Пока Осака стоит нерушимо и наследство тайко недоступно, – сказал себе Алвито, – а Яэмон де-факто остается хранителем сокровища, есть шанс, что он будет править, когда вырастет, несмотря на Торанагу, Исидо и прочих.

Жаль, что тайко умер. При всех его недостатках мы знали этого дьявола и могли ладить с ним. Жаль, что убили Городу, который был нашим настоящим другом. Но он мертв, так же как и тайко, и теперь нам надо искать подход к новым язычникам – Торанаге и Исидо».

Алвито вспомнил ночь смерти тайко. Португалец был призван к ложу умирающего вместе с Ёдоко, женой тайко, и госпожой Осибой, его наложницей и матерью наследника. Они долго ждали в спокойствии бесконечной летней ночи.

Агония началась и подошла к концу.

– Его дух уходит. Теперь он в руках Бога, – сказал Алвито тихо, когда убедился в этом. Он перекрестил и благословил тело.

– Может быть, Будда заберет к себе моего господина и в новом воплощении он еще раз возьмет страну в свои руки, – промолвила Ёдоко, тихо плача. Эта миловидная женщина из знатного самурайского рода была тайко верной женой и советчицей сорок четыре года из своих пятидесяти девяти лет. Она закрыла умершему глаза и придала его телу достойный вид, что было ее привилегией, печально поклонилась три раза и оставила его и госпожу Осибу.

Смерть тайко была легкой. Он болел несколько месяцев, и конец ожидался этим вечером. Несколько часов назад он открыл глаза, улыбнулся Осибе и Ёдоко и прошептал – его голос прерывался, подобно тонкой нити: «Слушайте, это мое предсмертное стихотворение!

Последняя улыбка деспота, такая нежная, досталась женщинам и ему.

«Берегите моего сына, вы все», – и глаза его закрылись навеки.

Отец Алвито вспомнил, как тронут был последним стихотворением, передающим самую суть тайко. Будучи призван к одру, святой отец надеялся, что на пороге смерти властелин Японии одумается и примет истинную веру и причастие, над которыми смеялся столько раз. Но этого не случилось.

– Ты навсегда потерял царство Божие, бедняга, – печально пробормотал иезуит, так как всегда восхищался тайко, этим гением войны и политики.