Уилбур Смит - Божество пустыни

Даже каюта хозяина корабля, посла Торана, расположенная напротив моей через проход, не была свободна от этих загадочных вмешательств. Сам Торан как будто не возражал, потому что я иногда слышал, как он смеется и шепчет, а ответы казались мне женскими восклицаниями на критском языке.

На пятнадцатый день нашего пребывания в море мы с Тораном однажды сидели в тени марселя на передней палубе. Мы пили отличное вино и беседовали, когда нас встревожил неожиданный шум на палубе юта.

Я посмотрел туда и увидел, что капитан «Священного быка», критянин Гипатос, поднимает на мачте сигнальный флаг. Я резко встал, перебив Торана на половине фразы.

– Там что-то важное. Пойдем.

Мы пошли по палубе назад, к группе старших мореходов, собравшихся на юте. Все они смотрели вперед.

– В чем дело, Гипатос? – спросил Торан у своего капитана. Тот показал на нос.

– Сигнал с одной из галер-разведчиков, господин. Но она очень далеко. Прости, но сообщение непонятное, – извинился капитан Гипатос.

Я взглянул на корабль, почти скрытый за горизонтом. Это был мой собственный корабль «Ярость», теперь им командовал Акеми.

– Они сообщают, что другой наш корабль подвергается нападению, его берут на абордаж люди с незнакомого корабля, – перевел я для всех сигнал флагами. – Акеми сообщает, что идет на помощь Дилбару.

– Как ты все это узнал, господин? – удивленно спросил Гипатос.

– Просто прочел сигнал Акеми, – терпеливо объяснил я.

– На таком расстоянии? – вмешался Торан. – Мне это кажется волшебством, Таита.

– Мой личный иероглиф – ястреб, – небрежно ответил я. – У ястреба, как и у меня, острое зрение. Прикажи Гипатосу поднять все паруса, а гребцам наддать – мы атакуем.

Нам потребовался почти час, чтобы догнать передовые галеры. А тогда мы обнаружили, что галеры лежат в дрейфе со спущенными парусами и вытащенными из воды веслами. Шел бой между ними и арабскими дау. Дау – большой корабль, больше любой из моих галер, с двумя косыми парусами и стакселем, но паруса теперь в беспорядке. Очевидно было, что бой почти окончен – экипаж дау бросал оружие и поднимал пустые руки.

Когда мы подошли ближе к сцепленным кораблям, я увидел название захваченного дау, написанное на борту египетскими иероглифами. Дау назывался «Голубка», и я улыбнулся такому неподходящему названию. Дау вовсе не мирная птица.

– Встань к борту врага! – приказал я Гипатосу. Он искусно выполнил маневр, и я поднялся по веревочной лестнице и высадился на палубу побежденного дау. Зарас шел следом за мной, как пастушеская собака. Я чувствовал, как он разочарован тем, что не участвовал в бою. Навстречу мне с мечами в руках вышли Дилбар и Акеми.

– Что у нас здесь? – спросил я, когда они приветствовали меня.

Окровавленным клинком Дилбар указал на ряд пленников, стоявших на коленях на палубе. Руки у них были связаны за спиной, и они прижимались лбом к палубе.

– Эти негодяи решили, что мы плывем одни, – объяснил Дилбар. – Сделали вид, что еле идут, и попросили о помощи. На палубе их было всего несколько человек. Когда мы подошли и встали борт к борту, те, что прятались внизу, выскочили и забросили к нам абордажные крюки. И все полезли к нам на борт. – Он выглядел довольным. – Конечно, мы были к этому готовы. И держали их при деле, пока не подошел Акеми.

– Сколько человек вы захватили? – спросил я.

– Боюсь, нескольких нам пришлось убить, прежде чем эти ублюдки решили сдаться, – извинился Акеми. Он знал, что я предпочитаю рабов трупам. – Однако тридцать восемь человек мы захватили живыми.

– Молодцы, оба. Разделите их между вашими галерами и найдите им место на гребных скамьях.

Когда наши люди стали поднимать пленных и размещать их на рабских палубах моих галер, я заметил одного, который старался стать незаметным в задних рядах. Напрасно! По-видимому, это был предводитель пиратов, так как он было одет богаче прочих, и, несмотря на старания выглядеть покорным и услужливым, в нем чувствовалось природное достоинство и уверенность в себе. Тем не менее он избегал смотреть мне в глаза.

– Накати! – позвал я его. Он выпрямил спину и поднял подбородок, прежде посмотреть мне в лицо. Потом приветствовал меня, прижав правый кулак к груди.

– Мой господин! – признал он меня. – Я молился, чтобы больше никогда с тобой не встретиться.

– Боги не всегда снисходят к нашим мольбам, – посочувствовал я.

– Ты знаешь это животное, господин? – вмешался в разговор Дилбар.

– Он был командиром лучшего отряда стражи фараона. Пять или шесть лет назад в пьяной драке из-за блудницы в харчевне в Абидосе убил ножом своего начальника. И исчез, прежде чем его смогли схватить и повесить.

Я покачал головой.

– Давайте немного отложим это удовольствие. – Когда-то Накати был первоклассным военачальником, словно созданным для высокого чина и больших дел. – Пока пусть посидит на веслах.

– Беречь его от ударов бича?

– Ты шутишь, Дилбар? Пусть получает все, что положено рабу, включая бич.

– Я помню, ты всегда был милостив, вельможа Таита.

Накати говорил хладнокровно, лицо его не дрогнуло. Мне показалось похвальной его способность шутить, особенно в таких обстоятельствах, и мое имя он произносил с уважением. Я кивнул старшему на палубе, давая знак увести Накати вместе с другими пленными. Потом направился к главному трюму «Голубки».

– Дилбар, пусть твои люди выбьют клинья и откроют люк.

Когда крышку люка откинули на палубу, я заглянул в трюм. Он был набит слитками меди и олова. Очевидно, мы не первые удостоились внимания Накати и его экипажа.

– Перенесите слитки на «Ярость», – приказал я Дилбару. – Потом отправьте на пиратское судно отборнейшую команду и приведите корабль с собой на Крит.

У меня в голове уже начал складываться план. Однако Накати следовало провести достаточно времени на гребной скамье и прийти в нужное настроение, чтобы выслушать мое предложение.

Я ждал. Когда до прибытия на Крит оставалось четыре или пять дней, я приказал перевезти Накати на «Священного быка» и доставить в мою каюту.

Все его яркие перья выщипали. На нем были только цепи и короткая грязная набедренная повязка. Высокомерия в нем поубавилось. Спина покрылась шрамами от ударов бича. Руки похудели и окрепли от работы у весла. Живот подвело, как у голодной борзой. На всем его теле не осталось ни грамма лишней плоти.

Однако хоть он и был бит, я видел, что он не сломлен. Под пеплом его гордости горели угли. Он меня не разочаровал.

– У тебя еще есть жена в Фивах, или она ушла к кому-то? – спросил я, и он посмотрел на меня. Глаза у него были недобрые и блестящие. Знаменитое чувство юмора ему отказывало.

– Дети? – настаивал я. – Сколько? Мальчики или девочки? Думают ли они о тебе? А ты думаешь о них?