Джеймс Тейбор - Глубокая зона

Катан был непреклонен.

– Рисковать нельзя. Нарки и федералы сканируют эфир. Даже инфракрасного диапазона. Проблему придется решать самим.

– У меня тут тоже назрела проблема. Мне надо в кусты, – заявил Демпси.

– Терпи, малыш, – сказал Катан.

– Я уже давно терплю. Увидимся, мальчики.

Стайкс и Катан сидели, опершись о спины друг друга и прижав к груди карабины. Стайкс испытывал угрызения совести за насмешку над Катаном. К тому же операция обещала затянуться. Чтобы навести мосты, он спросил шепотом:

– Почему ты ненавидишь воду, приятель? Лично я ее обожаю.

Катан немного помолчал, затем произнес:

– В детстве я утонул.

– То есть тонул?

– Нет, утонул. Совсем.

– Как так?

– Мой старик поволок меня ловить бычков на речку. Он называл это рыбалкой. Сам надирался виски и курил траву. Упал пьяный и обдолбанный и заснул на берегу. А я залез в воду. Пятилетний ребенок. Меня понесло. Какой-то парень вытащил меня ниже по течению, когда я уже не дышал. Сделал искусственное дыхание, и я очнулся.

– Ого.

Такого рода история вполне могла оборвать разговор, но Катан продолжил:

– Знаешь, люди иногда видят один и тот же сон… Так вот, мне постоянно снится, что я тону. Поверь, не лучший способ умереть. Мы не зря пытали хаджи утоплением, когда хотели вынуть из них информацию. Кто считает, что это легко и приятно, пусть попробует сам. Я на собственной шкуре испытал. Такое чувство, что в тебя кислоту заливают.

– Часто снится?

– Достаточно часто.

Стайкс хотел было рассказать о своем сне, но Катан его опередил:

– Что-то он долго.

– Наверно, большую кучу навалил.

– Нет. Пора проверять. Все оставляем, кроме М4. За мной.

Пятнадцать минут спустя Стайкс его нашел.

– Катан. Сюда.

Тело Демпси упало на спину, ноги торчали вверх, застыв в смертельной судороге. Вокруг плеч разлилась лужа крови, напомнившая Стайксу облачко над головой персонажей комиксов. Только головы Демпси на месте не было. Она лежала в пяти футах от тела, в собственной луже крови, еще достаточно теплой, чтобы отображаться ярко-зеленым цветом в приборах ночного видения. Стайкс не раз видел обезглавленные тела – в основном дело рук хаджи. Обычно края были рваными, как мясо, отрубленное тупым ножом. Только не в случае Демпси.

– Взгляни на шею, – сказал Стайкс. – Будто скальпелем отрезали. Ты когда-нибудь видел такое?

– Нет.

– Что за черт, Катан? Мы сидели в двадцати метрах. Я ничего не слышал.

– Я тоже. Кто бы ни был убийцей, он знал, что делал. Демпси просто так не возьмешь.

– Вряд ли кому-то удастся тихо пробраться через такие заросли.

– Может, его здесь ждали, – предположил Катан.

– Не понимаю. Как они узнали, что он придет именно сюда?

– Еще кое-что, Стайкс: следов-то нет.

На сырой и мягкой почве четко отпечатались лишь их собственные следы и следы Демпси – три пары обуви с характерными узорами на подошвах. Больше – ничего.

– Что-то здесь не так.

Опустившись на одно колено спинами друг к другу, они вели наблюдение. Сквозь ПНВ Стайкс видел мерцающие зеленым стволы деревьев и пространство между ними – темнее. Ни единого движения. Он прислушался, но кроме дыхания – своего и товарища – ничего. Принюхался, пытаясь уловить чужеродный запах, – безуспешно.

– Что думаешь? Нарки?

– Или федералы. Или индейцы, – откликнулся Катан. – Ставлю на нарков, но вообще-то разницы нет.

– Что будем с ним делать?

– Тело остается здесь. Забираем аппаратуру и оружие, – распорядился Катан.

Стайксу показалось, что голос великана слегка дрогнул. Впрочем, возможно, от усталости.

Паркуя машину на стоянке у дома, Эвви Флеммер так резко нажала на тормоз, что шины старенькой «Камри» завизжали. Она никогда не любила возвращаться домой, а теперь, когда в лаборатории так много стояло на кону – тем более. Но после четвертого подряд шестнадцатичасового рабочего дня доктор Кейси настоял, чтобы Эвви наконец сделала перерыв.

– А поскольку я понимаю, что наши представления о «перерыве» могут в значительной степени расходиться, поясняю: я имею в виду шестнадцать часов минимум, Эвви Флеммер. Шестнадцать. Я ясно выразился?

Доктор Кейси прочитал эту небольшую лекцию в притворно-суровом тоне, положив ей руку на плечо для пущей выразительности. С его лица не сходила отеческая улыбка – он был уверен, что поступает правильно.

В восемь вечера уже царила полная тьма, и лишь парковку заливал свет натриевых ламп. Эвви выключила двигатель и просто сидела. Он прав, она действительно устала. Однако мысль о том, что нужно выйти из машины и добраться до квартиры, пугала.

Флеммер прошла через маленький холл с металлическими почтовыми ящиками и синими мусорными контейнерами. Мимоходом взглянула на доску объявлений, где управляющий обычно размещал уведомления о сроках замены парковочных стикеров, ремонте лифта, изменении графика вывоза мусора. Сегодня ничего нового не появилось.

Мелькнула мысль подняться по лестнице, но было слишком поздно, к тому же она очень устала. Для экономии в подъезде установили энергосберегающие лампочки, и лифт напоминал наполненный сумеречным светом куб. В темноте третьего этажа датчики движения обнаружили ее присутствие, загорелись лампы – еще тусклее, чем в лифте. В холле пахло жареной рыбой и сигаретным дымом. Вообще-то курение было запрещено, однако в последнее время в дом начали вселяться новые виды жильцов. Мрачные женщины с красными точками на лбу. Держащиеся за руки и разговаривающие на повышенных тонах мужчины. Целые семьи с пирсингом и татуировками на тучных до невозможности телах, при виде которых на ум приходили клоуны. Флеммер с удовольствием переехала бы, но цены на аренду жилья в Вашингтоне заоблачные, и даже эта квартира при зарплате в шестьдесят пять тысяч долларов была тяжким бременем.

Флеммер закрыла за собой дверь, дважды проверила замки, повесила в стенной шкаф коричневое пальто. Положила на стол сумочку и постояла, соображая, в каком направлении двигаться. В лаборатории подобного с ней не случалось: на работе она знала, куда идти и чем заниматься. Ее разум преобразовывал большие проекты в порции дел, которые сами вели ее в нужные места, где она педантично выполняла конкретные задачи. Эвви называла это хорошей организацией.

Наконец она спросила вслух:

– Есть хочешь?

Как у большинства одиноких людей, у нее выработалась привычка разговаривать с собой.

– Не особо.

– Что тогда?

– Может, бокал вина?

– Хорошо. Выпьем вина.

Эвви достала из холодильника пакет с «Шабли», до половины наполнила бокал. Отнесла его в гостиную, включила торшер, села на диван и посмотрела на красные бумажные маки в белой вазе на журнальном столике. Телевизора и радио у нее не было – мысленно Эвви называла их пробоинами в стене ада. Разглядывая маки, она пила вино, а ее ум усиленно работал.