Роберт Байрон - Дорога в Оксиану

Ноэл теперь думает получить визы в Афганистан.

АФГАНИСТАН: Герат (3000 футов), 21 ноября. – Ноэл получил визы и подбросил меня за компанию, вернее – я его. Проехав весь путь из Лондона в качестве водителя, он был рад передать руль кому-то другому. Сегодня днём Ноэл уехал в Кандагар по дороге на юг.

Если не считать сотрудников русского консульства, которые вынуждены здесь жить как заключённые, то в городе я единственный европеец и потому веду себя наилучшим образом, за чем пристально следит местная публика. В отеле компанию мне составляют трое индийцев-парси 145, которые, совершая на велосипедах кругосветное путешествие, приехали из Мазари-Шарифа по открытой этим летом дороге. В пути они встретили русских, которые бежали через реку Окс 146, а теперь следуют под охраной в Китайский Туркестан по маршруту Вахан – Памир. Один из них оказался журналистом и передал им письмо с описанием своих злоключений. Его сапоги сносились до дыр, но он намерен дойти до Пекина пешком.

В Герате есть свой секретарь по иностранным делам, именуемый «мудири-хариджа» 147. Он сказал, что я смогу отправиться в Туркестан, если найду транспорт. Кроме того, я имел аудиенцию у губернатора Абдул Рахмин-хана, статного старца, носившего высокую астраханскую шапку чёрного цвета и седые усы, как у Гинденбурга 148. Губернатор также разрешил поехать, куда пожелаю, и пообещал снабдить письмами для властей по пути следования.

Позже я обратился к мунтазими-телеграфу 149, который говорил по-английски.

– Где Аманулла-хан 150? – внезапно спросил он, просунув голову в окошко и убедившись в том, что никого нет рядом.

– В Риме, полагаю.

– Он сейчас на обратном пути?

– Вы должны знать лучше меня.

– Я не в курсе.

– Его брат Инаятулла сейчас в Тегеране.

Мунтазим вскочил от удивления.

– Когда он приехал?

– Он живёт там.

– Чем занимается?

– Играет в гольф. Но настолько плохо, что иностранные дипломаты стараются избегать его общества. Зато как только они узнали, что король Надир-шах убит, то сразу же пригласили Инаятуллу на игру.

Мунтазим покачал головой, раздумывая над этой тревожной информацией.

– Что такое гольф? – наконец спросил он.

Сегодня вечером меня навестил джентльмен из муниципалитета. Он хотел узнать, хорошо ли я устроился. Я признался, что в номере было бы гораздо удобнее со стёклами в окнах. Отелем управляет Сеид Махмуд, по виду из африди 151, который раньше работал в гостинице Карачи. Он показал мне книгу посетителей, из которой следовало, что граф фон Бассевиц, немецкий консул в Калькутте, останавливался здесь в августе, когда возвращался из отпуска. Я впервые слышу об этой персоне с 1929 года.

Герат, 22 ноября. – Герат находится на протяжённой плодородной равнине, простирающейся с востока на запад; он на три мили равноудалён от реки Герируд на юге и от ближайших отрогов Паропамиза на севере. Здесь два города. Старый город напоминает лабиринт из узких извилистых улочек, который окружают квадратные защитные валы и рассекает по диагонали туннель главного базара длиною в две мили; в северной части ориентиром служит цитадель, внушительная средневековая крепость, построенная на кургане и грозно выделяющаяся на фоне окружающей равнины. Напротив разместился новый город. Одна из двух его широких улиц, начинаясь у входа на базар, ведёт на север, где пересекается со второй под прямым углом. Вдоль улиц выстроились ряды магазинов с открытыми фасадами. Второй этаж над торговыми лавками занимает гостиница. Она соседствует с гильдией медников, которые с рассвета и до заката своим металлическим стуком мешают праздной жизни постояльцев. Чуть дальше, на перекрёстке, в окружении грузовиков затерялась билетная касса, где пассажиры ежедневно толпятся среди тюков с товарами и бочек русского бензина в деревянных ящиках.

Увлечённый контрастом с Персией, я провожаю взглядом случайных прохожих. Внешний вид простых персов, определяемый законами Марджорибэнкса о роскоши, унижает человеческое достоинство; кажется невозможным, что эта свора грязных дворняг в действительности была тем народом, который восхищал бесчисленное множество путешественников учтивыми манерами, великолепием садов, верховой ездой и любовью к литературе. То, как афганцы умеют располагать к себе, мне ещё только предстоит узнать. Однако их одежда и свободная походка выглядят достаточно убедительно. Немногочисленные чиновники носят европейские костюмы вместе с щёгольской шапкой из овчины. Горожане тоже иногда надевают жилеты в викторианском стиле или индийские мусульманские халаты с высоким воротником. Но эти иностранные предметы одежды, в ансамбле с тюрбаном размером с гору постельного белья, плащом из пёстрых одеял и белыми брюками свободного кроя, оканчивающимися расшитыми золотом туфлями в форме гондол, придают их обладателям комичный экзотический вид, какой можно встретить у оперных певцов в индийских шалях. Такова мода, которой следуют афганцы. Таджики, один из персидских народов, предпочитают стёганые туркестанские халаты. Туркоманы носят высокие чёрные сапоги, длинные красные кафтаны и басби 152из шелковистых чёрных шкур. Самый необычный костюм можно встретить у соседних горцев, которые ходят по улицам в сюртуках из жёсткой белой саржи с болтающимися, словно крылья, фальшивыми рукавами, которые доходят до колен и расшиты узорами, как по трафарету. На базаре время от времени мелькает бязевый улей с окошком наверху. Это женщина.

Смуглолицые мужчины, с ястребиным взором и орлиным носом, в одеждах свободного кроя проносятся в сумраке базара с дьявольской самоуверенностью. Как лондонцы носят с собою зонт, так и они ходят за покупками с винтовкой. Воинственный вид отчасти носит показной характер. Из винтовок нередко не сделать и выстрела. Телосложение многих в тесной солдатской форме не впечатляет. Даже свирепость взгляда зачастую достигается подводкой глаз. Всё это – дань традиции; в стране, где никогда не слышали о верховенстве закона, одна лишь видимость силы уже составляет половину успеха любого предприятия. С точки зрения правительства такие традиции могут казаться вредными. Но, по крайней мере, они помогли сохранить стойкость народа и его веру в себя. Люди вокруг считают, что европейцы должны следовать местным обычаям, но не наоборот. В этом я успел убедиться, когда попытался купить арак: во всём городе нет ни капли алкоголя. Вот, наконец, настоящая Азия без комплекса неполноценности. Аманулла, как говорят, однажды похвастался перед Марджорибэнксом тем, что европеизирует Афганистан быстрее, чем Марджорибэнкс европеизирует Персию. Это стало концом для Амануллы, и, возможно, подобные заявления ещё долго будут вспоминаться его преемникам.