Луиза Мюльбах - Трагедия королевы

– Вы, ваше величество, на все смотрите особенными глазами, – смеясь, сказала герцогиня Полиньяк.

– Опять «ваше величество»! Так ты меня вовсе не любишь? Зачем ты зовешь меня этим холодным именем?

Герцогиня нежно поцеловала Марию-Антуанетту.

– Прошу помиловать меня и обещаю ни единым словом не нарушать мечтаний моей дорогой подруги в этом ее раю. Вы простили меня, Мария?

– От всей души, Жюли! А теперь смотри, наш домик уже виднеется вдали. Побежим туда! Кто скорее? Если ты прибежишь первая, я дам тебе то место в моей швейцарской гвардии, которого ты просила для какого-то офицера. Ну, начинай! Раз!..

– Нет, Мария, – возразила герцогиня, – так нельзя: если вы прибежите первая, то что же я дам вам?

– Поцелуй, сердечный поцелуй, Жюли! Ну, вперед! Раз, два, три!

Королева помчалась по аллее. Шляпа свалилась ей на затылок, голубые ленты развевались по ветру, и если бы принцесса Аделаида или гофмейстерина ее величества видели ее в эту минуту, они пришли бы в ужас. Сама же королева вовсе не думала о неловкости своей выходки.

– Скорее, скорее! – кричала она и скоро оставила далеко за собой свою подругу. Когда дворец был уже совсем близко, она остановилась и, вернувшись к герцогине, сказала: – Не старайся, Жюли, я, во всяком случае, выиграла.

– Да я и не хотела выиграть, – ответила герцогиня, – чтобы не показаться корыстной. Вы поступили несправедливо, Мария-Антуанетта: вы так хотите, чтобы никто в Трианоне не помнил, что вы – королева Франции, но сами не забываете этого, потому что назначили со своей стороны огромный приз, а с моей – ничтожный. Вы сами заставили меня проиграть, Мария! Ведь вы знаете, что я не корыстна.

– Знаю и потому я так люблю тебя, Жюли. Прости меня, дорогая, я была не права! Теперь заплати же мне свой проигрыш – поцелуй.

– Только не здесь, Мария! Все двери и окна открыты, и все общество уже собралось. Мне будут слишком завидовать!

– Пусть завидуют! Пусть все знают, что Жюли де Полиньяк – моя лучшая, любимейшая подруга, что после мужа и детей я люблю ее больше всех на свете. – И, обвив руками шею герцогини, королева нежно поцеловала ее.

– Видели? – спросил герцог де Безанваль Адемара, с которым играл в триктрак в салоне. – Королева изображает картину нежной дружбы.

– Я желал бы видеть эту группу высеченной из мрамора, – улыбаясь, ответил Адемар, – это дополнение к Оресту и Пиладу.

– Но которая же из двух служит дополнением к Пиладу, преследуемому фуриями и змеями? – спросила из-за своих пялец мадам де Марсан.

– Конечно, королева, – воскликнул граф де Водрейль, сидевший за клавесином и разбиравший новое музыкальное произведение. – Королева – это Орест в юбке; фурии – это три тетушки-принцессы, а змеи – простите меня, мадам! – змеи – это все парижские дамы, кроме вас, здесь присутствующих.

– Вы злы, граф, – сказала мадам де Марсан, – если бы нас здесь не было, то вы и нас причислили бы к змеям?

– Если бы я причислил вас к змеям, то для того, чтобы меня изгнали из рая вместе с вами, – смеясь, ответил граф. – Но тише! Идет королева!

Мария-Антуанетта вошла с разрумянившимся от бега лицом, со спутанными волосами, со сбившейся набок шляпой! Нет, это была не королева, а только Мария-Антуанетта, веселая молодая женщина, которая ввела здесь у себя обычай, чтобы никто не вставал при ее появлении и не прекращал своих занятий: игр, вышивания или других работ. Только граф де Водрейль поднялся со своего стула, потому что королева обратилась к нему.

– Что вы играли, граф? – спросила Мария-Антуанетта.

– Прошу снисхождения, – с легким поклоном ответил граф, – тонкий слух вашего величества, конечно, уже угадал композитора; это совсем новое произведение, и я позволил себе переложить его в четыре руки, так что, если ваше величество пожелали бы…

– Давайте! – перебила Мария-Антуанетта. – Попробуем сейчас же! – Она нетерпеливо сдернула с нежных, белых рук черные митенки и села рядом с графом на приготовленный уже стул, но тотчас же боязливо спросила: – Только не слишком ли это трудно для меня?

– Для королевы Франции нет ничего трудного!

– Но для дилетантки Марии-Антуанетты очень многое трудно, – вздохнув, возразила королева. – Однако попробуем!

Она легко и искусно заиграла басовую партию; но, чем дальше продолжалась музыка, тем серьезнее становилось ее лицо; в глазах светилось одушевление, щеки побледнели. Вдруг посреди страстной мелодии она замолкла и, взволнованная, поднялась с места.

– Только Глюк мог написать это! – воскликнула она. – Это божественная музыка моего великого учителя.

– Ваше величество – положительно великая музыкантша! – с удивлением сказал де Водрейль. – Вы идеальная ученица великого маэстро. Да, это написал Глюк, это увертюра к его новой опере «Альцеста». Он прислал ее из Вены, чтобы я представил ее на усмотрение вашего величества и чтобы чудные звуки снискали автору покровительство королевы.

– Звуки говорили не с королевой, они говорили ее сердцу, – тихим, растроганным голосом возразила Мария-Антуанетта. – Это для меня привет с моей родины, как и привет от моего учителя, величайшего композитора Европы. Но Глюк не нуждается ни в чьем покровительстве. Благодарю вас, граф, вы доставили мне большую радость. Но с той минуты, как я узнала, что это произведение создано гением Глюка, я уже больше не решаюсь играть его без подготовки, потому что испортить его произведение, хотя бы только одной неверной нотой, считаю оскорблением величества. Теперь же, дорогие гости, пойдемте на ферму, где, надеюсь, мы встретим короля. Господа, приглашайте дам!.. Мы отправимся на ферму кто с кем хочет и разными путями.

Все мужчины бросились к королеве, желая получить честь сопровождать ее; она поблагодарила их и подала руку старшему из них, герцог де Безанваль.

– Мы пойдем через английский парк, – сказала королева, когда они вышли в сад, – я велела проложить через него новую дорожку, которая приведет нас прямо на ферму… Но кто идет там? – и она указала рукой на высокую, стройную мужскую фигуру, появившуюся на террасе.

– Это герцог де Фронсак, ваше величество!

– Ах, боже мой! Он, наверное, опять пришел жаловаться, и опять начнется неприятное разбирательство!

– Угодно вашему величеству, чтобы я отослал его, сказав, что здесь ваше величество не даете аудиенции?

– Ах нет! – вздохнула королева. – Он принадлежит к числу моих врагов, а со своими милыми врагами мы должны обращаться в сто раз любезнее, чем с друзьями.

Фронсак подошел с почтительным поклоном и произнес:

– Я пришел просить у вашего величества аудиенции.

– Вы уже получили ее, и притом очень торжественную: мы находимся в тронном зале самого Господа Бога, а балдахином служит небесный свод. Итак, герцог, что привело вас ко мне?