Чэн-энь У - Путешествие на Запад. Том 1

Наши соображения об общей композиции «Сиюцзи» будут неполными, если не сказать несколько слов о композиционной роли стихов применительно к общей композиции произведения.

Особую композиционную роль играет стихотворение, открывающее книгу. Это – своеобразная рамка текста, отграничивающая художественный вымысел от действительности, отмечающая начало повествования. Как отмечает Ю. М. Лотман, «для многих мифов или текстов Средневековья будет характерна повышенная роль начала как основной границы. Это будет соответствовать противопоставлению существующего как сотворенного – несуществующему. Акт творения-создания есть акт начала» 18.

Это – граница текста и вместе с тем указание на его практически бесконечную (если иметь в виду третий, мистический, уровень) открытость: повествование рассматривается как почти случайный эпизод в жизни, истоки которой в предвечной дали времен. Завершается текст «Сиюцзи» тоже стихами со сходной функцией: они замыкают текст, обрамляют его и дают ему временн у ю перспективу, помещая события книги в поток жизни.

Если задаться вопросом о соотношении прозы и стихов в «Сиюцзи», то наиболее правильно, на наш взгляд, следует считать его некой промежуточной формой между бяньвэнь (равноправие стихов и прозы) и «народной книгой» пинхуа, в которой поэзия явно подчинена прозе. Повествование, развитие сюжета движутся в «Сиюцзи» почти исключительно посредством прозаических фрагментов; редко встречающиеся стихотворения, которые имеют повествовательную функцию, не двигают сюжет вперед, а рассказывают о прошлых событиях. Вместе с тем описания даются почти всегда в стихотворной форме, и без этих описаний книга потеряла бы существенную часть своей художественной привлекательности.

«Сиюцзи» стилистически неоднородно. Рядом с чисто фольклорными стилевыми чертами оказываются слова и выражения, явно пришедшие из высокой словесности. В книге имеются и исторические экскурсы, но они далеки от сухого изложения исторических фактов, исполнены поэзии и воссоздают образы далекого прошлого с большой художественной убедительностью.

Речь персонажей «Сиюцзи» социально значима: пласты литературного языка, насыщенного высокопарными выражениями, ссылками на историю или литературу, перемежаются простонародными речениями, вульгаризмами, диалектными выражениями и оборотами.

Язык «Сиюцзи» свидетельствует о том, что его автор был подлинным народным писателем, талантливо использовавшим огромное богатство китайской речи и показавшим настоящее мастерство в употреблении самых разнообразных пластов лексики. Поэтому произведение У Чэн-эня можно с полным основанием считать новой страницей в развитии китайской литературной речи, в которой органически сочетается богатство народного языка с книжным, литературным слогом.

В книге У Чэн-эня масса действующих лиц. Дать их подробное описание не представляется возможным, поэтому мы попытаемся охарактеризовать только главных героев повествования (Сюань-цзана, Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе), лишь попутно касаясь второстепенных персонажей.

Образ Танского монаха в наибольшей степени связан с историческим сюжетом о паломничестве в Индию и, разумеется, со своим прототипом – Сюань-цзаном. За те века, что отделяли исторического Сюань-цзана от времени У Чэн-эня, возникшая на основе реального путешествия легенда превратилась в популярный сюжет. Поэтому, создавая образ Сюань-цзана, писатель и опирался на легенду, и средства выбирал, достойные легендарной личности. Предыстория Сюань-цзана, то есть все, что предшествовало его паломничеству, – типично житийное повествование, созданное в традициях агиографической литературы конфуцианского толка. Необыкновенное рождение, высокое предопределение, добродетельные родители и сам почтительный сын, ревностный буддист, стремящийся к постижению Истины, – все это клише житийной литературы. В рамках жития и избрание Сюань-цзана паломником за священными книгами, причем выбор делают и бодисатва Гуаньинь, и Танский император – сбывается предсказание Духа Южной полярной звезды.

Однако по ходу развития сюжета У Чэн-энь постепенно демифологизирует своего героя, откровенно показывая все присущие ему чисто человеческие слабости и недостатки. Ибо писатель поставил перед собой задачу создать образ живого человека, которому не чуждо ничто человеческое. Вероятно, именно поэтому и подчеркнута связь чудесного рождения и воспитания Сюань-цзана – особенно через историю его отца – с традицией конфуцианских жизнеописаний, которые, не отвергая чудеса, во главу угла всегда ставили сугубо земные, практические дела и поступки людей.

Попытка воплотить в образе Сюань-цзана природу человека имела очень важное следствие. У Чэн-энь попытался создать не маску, а характер. Вместо канонической фигуры из легенды, с набором раз и навсегда заданных свойств, перед нами – человеческий характер, живой, противоречивый, способный не только поддаваться слабостям и искушениям, но и мужественно и самоотверженно бороться с ними. Когда Сюань-цзан проявляет слабость и откликается на зов искавшей его девы-оборотня, У Чэн-энь стремится объяснить читателю, что именно испытывал при этом Танский монах, дабы читатель мог поставить себя на его место: «Этот ответ он вырвал из себя, словно кусок живого мяса. Почему же тот, кого все считали прямодушным, удостоенным чести идти за священными книгами на Запад, в райскую обитель Будды, на этот раз все же откликнулся на зов обольстительной девы? Кто так спросит, тот, значит, никогда не бывал на грани жизни и смерти. На зов ответили уста Сюань-цзана, а сердце его молчало… » (гл. 82). Ничего подобного не было ни в устном сказе, в котором всегда доминировали четкие амплуа, ни эпопея, где действовали могущественные героические личности, четко разделенные на «хороших» и «плохих».

Если в многоплановом произведении У Чэн-эня Танский монах воплощает «земной» план, то второй главный герой, Царь обезьян (Сунь У-кун), принадлежит к совершенно иному миру. Его образ в значительной мере служит своеобразным дополнением к образу Сюань-цзана, подобно тому, как слабости последнего оттеняют почти безграничное могущество Сунь У-куна. Многие исследователи подчеркивали именно противостояние двух образов, их полярность – при явном преимуществе Сунь У-куна. Однако не менее плодотворным может оказаться и поиск точек соприкосновения, ибо автор не только выявляет их несходство, но и ясно показывает, насколько беспомощны они друг без друга, насколько важно им двигаться к вожделенной цели вместе, вопреки всему тому, что их разъединяет.