Эндрю Зерчер - Двенадцать ночей

Самолет оторвался от земли, и внезапно тряска прекратилась, отчего Кэй слегка замутило. Лицо Вилли было зарыто в ее плечо. Самолет с немыслимой быстротой поднимался в небо, навстречу орудийной пальбе солнца.

– С этим, похоже, справились, – сказал Вилли.

Путь на запад займет десять дней. Три из них – плыть среди высоких скалистых гор, под солнцем и ветром. Три следующих – среди болот, где от ветра защищают поющие камыши. Еще три – в низовьях, среди плодородных долин Вифинии, одна роскошней другой, пока они не сменятся крутым лесистым ущельем, где доныне высится великий чертог духов.

Ждет царя.

В тот последний день барка причалит у восточных ворот. Для духа, которому предстоит царствовать, путь к вифинскому чертогу только один: через Кольцо. Этот кружной, очень пологий подъем по крепостным стенам к высокой площадке, на которой стоит чертог, был некогда украшен резными каменными плитами, изображающими двенадцать источников всех историй. Он знал эти изображения не хуже, чем собственное лицо. Скоро их собьют по его приказу.

Говорили, будто первые духи узнали о двенадцати источниках от самой этой старой карги, которая зовется Невестой. Можно подумать, она сама не история, не байка. Так или иначе, она никогда уже не вернется, и гильдия духов остро нуждается в лидере. В сильном лидере. В таком, который вернет им чувство цели, предназначения.

Гадд улыбнулся, думая о гладкости своего водного пути к великому чертогу. Его приготовления охватили все до последних мелочей. Вдобавок старые противники – впрочем, вряд ли они заслуживают теперь такого названия – недооценили его. Его хитроумие они мерили своим собственным. Им и в голову не пришло, что он может желать их поспешного бегства, что он способен спровоцировать их на него, что он в силах предсказать даже то, что казалось непредсказуемым – потому что таковым и было. Так грузно висели на его щеках бородавки, что от расширяющейся улыбки углы рта не поднимались, а опускались. Ну и что? Пусть зеркало не находит его радость красивой – какая разница? Его удовлетворение, так или иначе, его и ничье больше.

Он с гордостью посмотрел на пустую клетку, стоявшую впереди, на носу барки. Под ней, невидимый с его трона, покоился тяжелый кованый железный круг – великое колесо. Эта пустая клетка, этот древний циферблат – вот настоящие свидетели его красоты, его непревзойденной изобретательности, зачем ему другие? Он будет смаковать отчеты своих рыскунов, когда они наконец доберутся до него поздним вечером: о том, как летели вниз камни с Иглы на вершине горы; о том, как два духа и девчонка с великим трудом, осторожно спускались по отвесной стене; о том, как рыскуны аккуратно, исполняя его указания, окружили их, но не стали сужать кольцо; о том, как беглецы обозревали местность из Орлиного Гнезда, а потом внезапно поскакали к Разрезу, к своему жалкому самолетику; о том, как они оторвались от земли, набрали высоту, сделали вираж и полетели на юг. Наверняка возомнили себя героями.

Но он один знает, куда на самом деле они направляются. Он один знает, зачем это все.

Кэй, очнувшись, вышла из пустоты. Ей было неведомо, что она спала, она и не заметила, как провалилась в сон, куда ее даже не клонило. Сейчас было тепло и темно. И шумно. Она удивилась теплу, а потом, с трудом разлепив глаза, солнцу повсюду вокруг – лучи, отражаясь, летели копьями от блестящего металла фюзеляжа, от длинных, ангельски-стрекозиных подрагивающих крыльев, гордо раскинутых в обе стороны. Мимо несся воздушный поток. По заложенным ушам она поняла, что самолет снижается, и опыт подсказывал ей, что скоро, видимо, они приземлятся. Она подтянулась чуть повыше и откинула с одного бока тяжелое одеяло. Вилли, внимательно смотревший на нее с другой стороны, увидел движение ее руки, улыбнулся и помахал ей, а потом опустил глаза на сюжетную доску, которая лежала, позабытая на время, у него на коленях. Он строил планы, подумала Кэй, и она уже достаточно проснулась, чтобы ей захотелось их узнать.

– Где мы? – спросила она, убирая тыльной стороной ладони присохшие остатки сна из левой глазницы. Вилли дал ей сушеного мяса и фруктов, и, пока она медленно жевала, он собрал сюжетные камешки и опустил в карман балахона.

– Мы вот-вот приземлимся на берегу моря. Будет тепло: мы довольно много пролетели на юг. Мы… нет, пожалуй, лучше пока тебе не знать. Тебе надо будет прикрыть лицо, чтобы мы не привлекали внимания. Вот это придется носить. – Он вытащил из-под сиденья свободный хлопчатобумажный халат с капюшоном и передал ей. – Попробуй надеть, не отстегивая ремня. Посадка совсем скоро.

Кэй села прямо и при помощи сложных, изобретательных телодвижений кое-как надела халат, начав с капюшона, протащив остальное вниз вдоль спины и оставив матерчатые завязки лежать наготове у себя на коленях. Когда самолет пошел на посадку, Флип сообщил об этом криком, и небольшой крен при повороте позволил Кэй увидеть справа яркое море – необъятную вздымающуюся ширь. Мгновенно Кэй крутанулась влево и заглянула – насколько было возможно – за край сиденья.

Секундами раньше, глядя в другую сторону, она видела только воду и небо. Но тут вид был совсем иной. Огромный город на берегу океана, огромный не столько высотой строений, сколько общей массивностью, впечатлением густоты от всех этих зеленых пальм и белых зданий, теснящихся вдоль широких улиц, которые идут вглубь от скульптурно четкой береговой линии. Справа – променад вдоль моря, тянущийся на мили до оживленной гавани и кое-где прерываемый песчаными отмелями и пляжами, на которых виднелись люди – иные из них показывали рукой на снижающийся самолет.

– Оставим его на берегу, больше негде, – громко, жизнерадостно проговорил Вилли, когда Флип, заложив последний вираж, направил самолет к широкой и плоской песчано-галечной полосе, которую обнажил отлив. – На плечах у ве-етра! – прокричал он, махая небу длинной рукой. Самолет был достаточно легок, чтобы после нескольких неуклюжих подскоков, от которых у Кэй замирало сердце, вовремя замедлить свой бег по пляжу и с неожиданно громким последним выдохом мотора остановиться напротив какого-то неказистого берегового домика. Кэй и Вилли спрыгнули на землю, а Флип завел самолетик, чтобы не бросался в глаза, в промежуток между длинным осыпающимся забором и скоплением береговых хижин. У Кэй возникло ощущение, что духи не первый раз это проделывают. Неизвестно, правда, что за «это».

Они пошли по берегу к городу. Чтобы поспевать за Вилли и Флипом, Кэй приходилось работать своими недлинными ногами с двойной быстротой, и довольно долго казалось, что белые здания, освещенные ярким солнцем, висят и висят вне досягаемости. Наконец духи повели ее в сторону от берега – по мощеной булыжником улочке, застроенной приземистыми домиками и ведущей к довольно просторной площади. Дальше город становился все плотнее забитым, все более насыщенным зданиями, пешеходами, шумом, деятельностью, машинами и, самое главное, запахами. Кэй попеременно шибало в нос едким и приторным: едким – от автобусных выхлопов, приторным – от уличных разносчиков. На одном углу гнил на жаре наваленный кучей мусор, на следующем – женщина в облаке духо́в ловила такси. Сейчас, должно быть, утро, решила Кэй, утро в этом новом, бурлящем месте, и ей очень нравилось тут. Весь этот шум и говор, спешка и суета, веселая уличная энергия – все это вовлекло ее в свой ритм, и возникло пружинистое чувство, что, идя через пробуждающийся город, она движется с ним в лад. Вот , подумала она, что такое жизнь: вот это , а не гора с ее боязливой тишиной, с ее полумраком, с безгласностью перетекающих с места на место духов, с безмолвной пустотой залов.