Питер Леранжис - Семь чудес и временной разлом

– У меня появится отметина через четыре года, когда мне исполнится тринадцать, – заявила Элоиза. – Но я могу покрасить волосы.

– Ах, что ж, посмотрим, но до того дня ты всего лишь дитя. – Максимо отвернулась и хлопнула в ладони. – Сестры! Приступаем к стадии два! Пир!

Две амазонки, смеясь и о чем-то переговариваясь, скрылись в коридоре, чтобы уже через секунду вернуться со скатертями, бронзовыми кубками и тарелками. Герострат натянул перчатки из толстой звериной кожи и снял с вертела вромаски. Даже пожаренное с ароматными специями, чудовище ужасно воняло. Когда старик приступил к нарезке, лезвие его ножа сломалось.

– Хм, а этот получился немного жестковат, – пробормотал он.

Меня бесило происходящее. Шум. Разговоры. Запах. Меня бесило, что мы собирались пировать чем-то несъедобным в компании психов, когда Эли была неизвестно где и в опасности.

Мое терпение лопнуло.

– Хватит! – заорал я. – Мы пришли сюда не есть! Пожалуйста, у нас нет времени! Мы спешим! Если у вас есть локулус, отдайте его нам – сейчас же!

Амазонки затихли. Все они посмотрели на Максимо.

– Да будет так, – объявила их лидер и щелкнула пальцами. – Убирайте пир с ковра, и приступаем к стадии «три».

Под шелест множества голосов амазонки отбросили кубки к стенам и спихнули все остальное на голый пол. Жуя остатки со своих тарелок, они выстроились вдоль толстого ковра. Затем Максимо еще раз щелкнула пальцами, и они сунули ладони под его край и одновременно подняли.

Прежде чем мы успели хоть что-нибудь сделать, края ковра сомкнулись над нашими головами, погрузив нас в абсолютную душную темноту.

Торквин в ярости взвыл. Я чувствовал, как он борется с ковром, пытаясь вырваться наружу. Мы все пытались, но ковер был слишком жестким и толстым. И у нас не было ничего, чем бы его можно было прорезать. Когда амазонки подняли нас с пола и куда-то понесли, нас прижало друг к другу.

Мое плечо щекотали судорожные, испуганные выдохи Эли. Я попытался обнять ее одной рукой, но угол был слишком неудобным. Несмотря на толщину ковра, я мог слышать возбужденные голоса амазонок.

Прошло не так много времени, и нас бросили на что-то твердое и бугорчатое. В проем между краями ковра над нашими головами хлынул поток прохладного воздуха – и дневного света.

Ковер раскрылся точно бутон. Я невольно заморгал – таким ярким был свет. Вокруг нас простиралось поле травы. Щурясь, я поднял взгляд на подсвеченный яркими огнями купол высоко над нами. Выглядело все это как своего рода стадион, только без зрительских мест. Нас окружали сплошные голые каменные стены.

Я услышал позади глухое буханье, порождающее многократное эхо.

– Джек… – позвал Касс.

Развернувшись, я обнаружил, что мы лежали у основания трех широких лестниц из белого кварца, ведущих на платформу. На ней стоял пустой золотой трон, так густо инкрустированный драгоценными камнями, что, казалось, он без остановки выстреливает световыми пулями. Слева выстроилась группа амазонок, каждая сжимала ремень кожаной сумки с боеприпасами, перекинутый через плечо.

Одна из них поднесла ко рту отполированный белый рог. Видимо, он был полым, потому что когда она дунула в него, по стадиону прокатилось оглушительное «бху-у-у!».

В стене открылась каменная дверь. Из нее вышли еще четыре амазонки, выглядящие моложе тех, с кем мы уже познакомились, и одетые в изысканные туники, расшитые золотыми нитями и драгоценностями. Распевая странный гимн, они строем промаршировали к платформе с троном.

– Это я написал! – с гордостью шепнул Герострат.

– Я так и подумал, – буркнул Марко.

– Я посоветовал им воспользоваться английской версией, и в кои-то веки они ко мне прислушались, – продолжил Герострат. – А теперь падайте ниц!

Мы все опустились на колени при виде старой женщины, шагнувшей на стадион из арочного прохода. На голове у нее была несуразно большая корона из оленьих рогов, а ее туника была из красивого, переливающегося на свету коричневого меха. Юная зонка вела ее за руку, но женщина не нуждалась в помощи. Казалось, она плыла, а не шла, точно была сделана из воздуха. Ее выцветшие глаза мутно блестели. Она смотрела прямо перед собой, и на секунду я решил, что она ничего не видит. Затем ее голова повернулась, глаза остановились на мне, и меня пронзило такое чувство, будто кто-то провел кончиком ножа вдоль моей лодыжки и вверх, до самой шеи.

Зонка помогла ей подняться по лестнице и усадила на трон. Герострат тут же встал и поклонился.

– Ваша божественность, желаете насладиться стандартным получасом смеха и песен? В честь наших гостей у меня заготовлена чудная сценка на тему президентских выборов в Америке!

Женщина потянулась к резной мраморной урне у основания трона и достала из нее уродливый кинжал. Лицо Герострата побелело. Закрыв глаза, он раскинул в стороны руки, чтобы королеве было легче прицелиться:

– Опять вы за свое…

Она вытянула вперед левую руку, растопырила шишковатые пальцы и принялась кончиком кинжала чистить себе ногти.

– Никаких сценок, – хрипло и без тени эмоций прошипела она.

Глаза Герострата широко распахнулись. С облегчением вздохнув, он замахал на нас руками, призывая встать. Женщина молча уставилась на нас.

– Представьтесь, – одними губами подсказал Герострат.

У меня дрожали колени. Какой был протокол знакомства с греческой богиней Артемидой?

– Э-э… привет, – сказал я до смешного писклявым голосом. – Я Джек Маккинли, а это Торквин, брат Димитриос, Касс и Элоиза Уильямс и Марко Рамсей.

Она смотрела куда-то вдаль, точно я ничего и не говорил. Точно меня вообще для нее не существовало.

– Поблагодари, – едва слышно шепнул Герострат.

– И, – продолжил я, – мы хотели поблагодарить вас, что вы согласились нас выслушать, о великая богиня Артемида…

Она стукнула кулаком по подлокотнику трона и наклонилась вперед:

– Не смей… никогда… называть меня этим именем.

Я отпрыгнул назад и врезался в Марко.

– Прошу прощения, если я оскорбил вас, но разве это… разве когда-то это был не храм Артемиды? Мы искали его.

– Нет никакой Артемиды! – прогремела она. – Кого ты имеешь в виду: Эгину из Спарты, бросающую благоухающее копье… или Алфею из Летрини, скрывавшую лицо под маской, или эту серую мышку Лофию… или Алфею из Афин, или Кариатиду, или Потнию Терон, или Агротеру – или меня?

– Я-я не знаю! – запнулся я.

– Ну разумеется! – она быстро заморгала. – У каждого бога – даже самого низшего бога-мужчины – есть его личное имя, а как же. Но мы, богини охоты? Мы все сильны, все первоклассные стрелки, и на всех нас ставят одно и то же клеймо… имя Артемида!