Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Так и вошли в наше чтение «Сказки братьев Гримм» – насквозь немецкие и всецело общие. И если сложилось сыздетства некое представление о сумрачном германском гении – то о гении сказки. Внутри всех передряг двухсотлетия от Венского конгресса – до какого нынче? – под страшными масками и гримасами всегда жива и животворит та пряничная детская страна.

Немецкой сказке отменно повезло, ибо к ней всегда относились не как к детской забаве, но всерьез. К ней возвращались многократно, в разные эпохи – проповедники охотно привлекали занятные побасенки в качестве примеров, век Просвещения тоже увидел в сказке немало полезного, и Иоганн Карл Музеус в 1782–1786 году издал «Народные сказки немцев» – иные из них были более народными, чем сказки братьев Гримм, в том смысле, что Музеус действительно собирал фольклор в деревнях и городах и отсеивал все, казавшееся иностранным или книжным заимствованием. Но в духе своего времени он считал необходимым осуществлять сложную литературную обработку сюжетов. Еще больший интерес к отечественным сказаниям проявил другой Иоганн Карл – Нахтигаль, почему-то стеснявшийся своей звучной фамилии («Соловей»): «Народные саги» он предпочел в 1800 году издать под псевдонимом Отмар.

Слово «саги» связывало немецкие легенды с общим германским наследием, в особенности скандинавским. Так именовал легенды и Вильгельм Гримм, посвятивший им ученый труд. Параллельно со сказками братья подготовили также сборник преданий под общим названием “Deutsche Sagen”, разделив его на исторический и географический отделы. В этом собрании они чаще ссылаются на уже опубликованные источники – не только Отмара, но и Бюшинга (1812), и Готтшалька (1814).

Любовь к местным легендам, с точно названным городом, горой, селом или озером, не случайно укореняется с началом XIX века. Тут-то и основная причина особого везения немецкой сказки, того, что народная сказка для всех европейцев – в первую очередь германская, и только потом отечественная (англичане уже в середине XIX века грозились сократить братьев Гримм в детском чтении и заняться импортозамещением). Во всей Европе сказка – любимый жанр эпохи романтизма, первая половина XIX века жадно тянется к чудесным, а также к ироничным, чудовищным, странным сказаниям. И вера в народность – тоже общее место этой эпохи, так что собирательством сказок, их литературной обработкой занимались все дружно и практически одновременно. Однако в Германии эта эпоха совпала с недолгим пребыванием немецкоязычных областей в составе тогдашнего Евросоюза – Наполеоновской империи. Практически вся территория современной Германии и многие прилегавшие к ней области тоже с немецкой памятью были вырваны из своего благодушного самостоятельного бытия и вовлечены в мощное движение истории. А надобно учесть, что Германия на тот момент не была единой страной, но при полном сознании языковой и культурной общности представляла собой лоскутное одеяло княжеств, королевств, даже церковных областей. И когда «сорок сороков немецких отечеств» оказались вдруг провинциями или сателлитами стремительно наступавшей далее на восток империи, то пробудился и нежный интерес к своей малой и милой родине и потребность соотнести свое и общеевропейское. Тогда в Германии зародились индоевропейские исследования, проклюнувшиеся из понимания общности происхождения и культур, здесь составлялись первые своды универсальных мифов и первые компаративные словари (работа, в которой братья Гримм оказались одними из первопроходцев). И здесь же кинулись по крохам собирать именно местные сказания, успели вовремя, до того, как эти предания нивелировались в национальном государстве. Бременские музыканты остались бременскими.

Преемники братьев Гримм издавали по большей части не германские сказания, но легенды какой-то конкретной области или земли: на севере Германии работали Адальберт Кун и Вильгельм Шварц, с их опубликованным в 1848 году сборником успели свериться братья Гримм для канонического издания; Прёль обнародовал в 1853–1856 годах легенды Гарца, Антон Бирлингер успел собрать предания Швабии, этой огромной области, включавшей некогда и Баварию, и Баден-Вюртемберг, и многие кантоны Швейцарии, в 1860-е годы, последние годы независимости. Иоганн Непомук фон Альпенбург в те же годы записывал тирольские истории, Бернхард Баадер – «саги» земли Баден, Георг Шамбах и Вильгельм Мюллер объезжали Нижнюю Саксонию.

Из легенд и саг, вошедших в эти многочисленные сборники, составлено приложение, которое отправит читателя странствовать по горам Гарца, городам Тюрингии и Баден-Вюртемберга, заведет в Берлин, познакомит с лужицкими славянами, перенесет в Тироль, позволит поприсутствовать при знаменитом выстреле Вильгельма Телля и исходе ютов из Швеции. Крупные исторические события и сугубо местные предания соседствуют наравне: сильнее всего в них привязанность к имени и месту.

Ландграфы и курфюрсты, рыцари и мужики, бароны и разбойники и бароны-разбойники, римские императоры и средневековые кайзеры, черти, призраки, русалки и водяные, великаны и гномы, горные духи, лебеди и львы – все они живут тут, в малом пространстве, в великом времени. Прорастая корнями в родную землю, питают нас сладостью истиннейшего вымысла. Все мы вскормлены этим млеком – если не кровные, то молочные братья по сказке, по любви к родному, по европейской причудливой памяти.

В старые годы, когда стоило лишь пожелать чего-нибудь – и желание исполнялось, жил-был на свете король; и все дочери его были одна краше другой, а уж младшая королевна была так прекрасна, что даже само солнышко, так много видавшее всяких чудес, – и то дивилось, озаряя ее личико. Близ королевского замка был большой темный лес, а в том лесу, под старой липой, вырыт был колодец. В жаркие дни заходила королевна в темный лес и садилась у прохладного колодца; а когда ей скучно становилось, брала она золотой свой мячик, подбрасывала его и ловила: это была ее любимая забава.

Но вот случилось однажды, что подброшенный королевной золотой мяч попал не в ее протянутые ручки, а пролетел мимо, ударился оземь и прямо покатился в воду. Королевна следила за ним глазами, но, увы, мячик исчез в колодце! А колодец был так глубок, так глубок, что и дна не было видно. Стала тут королевна плакать, плакала-рыдала все громче да горестней и никак не могла утешиться. Плачет она, заливается, как вдруг слышит чей-то голос: «Да что с тобой, королевна?! От твоих слез и в камне жалость явится!..» Оглянулась она, чтоб узнать, откуда голос звучит, и увидела лягушку, которая высунула свою толстую, уродливую голову из воды. «Ах, так это ты, старый водошлёп! – сказала девушка. – Плачу я о своем золотом мячике, что в колодец упал!..» – «Успокойся, не плачь! – отвечала лягушка. – У меня-то средство найдется, чтоб горю твоему помочь; но что дашь ты мне, если я тебе игрушку достану?» – «Да все, что хочешь, милая лягушечка! – отвечала королевна. – Мои платья, жемчуг мой, каменья самоцветные, а еще в придачу и корону золотую, которую ношу!» И отвечала лягушка: «Не нужно мне ни платьев твоих, ни жемчуга, ни камней самоцветных, ни твоей короны золотой; а вот если бы ты меня полюбила, и стала бы я везде тебя сопровождать, разделять твои игры, за твоим столиком сидеть с тобой рядом, кушать из твоей золотой тарелочки, пить из твоей стопочки, спать в твоей постельке; если ты мне все это обещаешь, я готова спуститься в колодец и достать тебе оттуда золотой мячик!» – «Ну да, – отвечала королевна, – обещаю тебе все, чего хочешь, лишь бы ты мне только мячик мой вернула!» Она-то думала: «Пустое городит глупая лягушка! Сидеть ей в воде с подобными себе да квакать, а где уж ей быть человеку товарищем!»