Диана Джонс - Дом с характером

– Это не в силах человеческих, – пробормотала она под нос, поставив Потеряшку на ковер в гостиной.

Ей бросилось в глаза, что в комнате необыкновенно чисто и прибрано. Все было опрятно расставлено по местам – от чемодана, который аккуратно задвинули за одно из кресел, до вазы с разноцветными гортензиями на журнальном столике. При виде вазы Чармейн нахмурилась. Это, несомненно, была та самая ваза, которая исчезла, когда ее поставили на столик на колесах. Может быть, Питер заказал Утренний кофе, а ваза вернулась вместе с ним, подумала Чармейн, – впрочем, подумала она мимолетно, потому что вспомнила, что оставила в своей комнате развешанную как попало мокрую одежду и сваленные на полу простыни. Вот досада! Надо пойти прибрать.

На пороге комнаты она застыла как вкопанная. Кто-то застелил ее постель. Ее одежда – совершенно сухая – была аккуратно сложена на комоде. Это было возмутительно. Чувствуя себя какой угодно, только не доброй, Чармейн ворвалась в кухню.

Питер сидел за кухонным столом, и вид у него был такой невинный, что Чармейн сразу поняла: он что-то натворил. За его спиной над огнем кипел большой черный котелок, из которого пузырьками вырывались непривычные, слабые, сытные запахи.

– Зачем это ты прибрал у меня в комнате? – свирепо спросила Чармейн.

Питер посмотрел на нее с глубокой обидой, хотя Чармейн было ясно, что в голове у него бродят восхитительные тайные мысли и ему не терпится ими поделиться.

– Я решил, тебе будет приятно, – сказал он.

– А мне неприятно! – заявила Чармейн. Неожиданно для себя она едва не расплакалась. – Только я начала усваивать, что, если я брошу что-нибудь на пол, оно там и останется, если я сама не подберу, а если я устрою беспорядок, то должна его разгрести, потому что сам по себе он никуда не денется, и тут приходишь ты и разгребаешь его за меня! Ты хуже моей мамы!

– Надо же было чем-то заняться, пока я тут торчал один целый день, – возразил Питер. – Ты что, думала, я буду сидеть сложа руки?

– Делай все что угодно! – завопила Чармейн. – Танцуй. Стой на голове. Строй рожи Ролло. Но не смей портить мне учебный процесс!

– Учись на здоровье! – фыркнул Питер. – Тебе есть к чему стремиться. Я в твоей комнате больше ничего и пальцем не трону. Тебе интересно узнать, чему сегодня научился я ? Или ты считаешь свою особу центром мироздания?

Чармейн ахнула:

– Я хотела сегодня быть к тебе доброй, но это очень трудно – из-за тебя же!

– Моя мама говорит, трудности помогают учиться, – сказал Питер. – Радовалась бы. Я расскажу тебе одну штуку, которой я сегодня научился, – как получить сытный ужин. – Он показал большим пальцем на кипящий котелок. Палец был обвязан зеленой бечевкой. Второй большой палец был обвязан красной бечевкой, а на безымянном красовалась синяя.

Он хотел пойти в три стороны сразу, догадалась Чармейн. Бросив все силы на то, чтобы голос звучал дружелюбно, она проговорила:

– Ну и как же получить сытный ужин?

– Я колотил по двери кладовой, пока на столе не оказалось достаточно провизии, – рассказал Питер. – Потом сложил все в котелок и повесил вариться.

Чармейн посмотрела на котелок.

– Что «все»?

– Печенку и бекон, – ответил Питер. – Капусту. Несколько репок, полтушки крольчатины. Луковицу, две свиные отбивные, порей. Ничего сложного, честное слово.

Бе-е, подумала Чармейн. Чтобы не ляпнуть какую-нибудь ужасную грубость, она повернулась и направилась в гостиную.

Питер крикнул ей вслед:

– Не хочешь ли узнать, как я получил обратно вазу с цветами?

– Сел на столик, – ледяным тоном ответила Чармейн и пошла читать «Волшебный посох о двенадцати ветвях».

Но ничего не получилось. Чармейн то и дело поднимала голову и смотрела на вазу с гортензиями, а потом на столик на колесах, и думала – вдруг Питер и правда сел на столик и исчез вместе с Послеобеденным чаем? Потом она думала, как он вернулся. И каждый раз, когда она смотрела на цветы, она понимала, что решение быть доброй к Питеру совершенно ни к чему не привело. Она боролась с собой почти час, а потом вернулась в кухню.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она. – Ну и как ты вернул цветы?

Питер тыкал варево в котелке ложкой.

– По-моему, еще не готово, – сказал он. – Ложка отскакивает.

– Ой, перестань, – сказала Чармейн. – Я же с тобой вежливо!..

– Расскажу за ужином, – пообещал Питер.

Он сдержал обещание – отчего было впору взбеситься. И не произносил ни слова целый час, пока содержимое котелка не было распределено по двум мискам. Делить пищу было непросто, потому что Питер сложил все в котелок, не позаботившись почистить и порезать. Ломать кочан капусты пришлось двумя ложками. О том, что еду полагается солить, Питер тоже не вспомнил. Все – и белесый разбухший бекон, и кусок крольчатины, и целая репа, и разлохмаченная луковица – плавало в водянистом полупрозрачном отваре. Блюдо получилось, мягко говоря, кошмарным. Чармейн очень старалась быть доброй и не сказала этого вслух.

Хорошо было только то, что еда понравилась Потеряшке. Это выражалось в том, что она вылакала весь водянистый отвар, а потом старательно выбрала все затерявшиеся в капусте кусочки мяса. Чармейн поступила примерно так же, стараясь не ежиться. Она была рада, что можно отвлечься от еды и слушать то, что хотел рассказать ей Питер.

– Известно ли тебе… – начал он – на взгляд Чармейн, несколько выспренно. Но ей было ясно, что он тщательно выстроил все в голове как готовый рассказ и вознамерился изложить его именно в том виде, в каком выстроил. – Известно ли тебе, что, когда предметы исчезают со столика на колесах, они отправляются в прошлое?

– Что ж, думаю, из прошлого получается отличная свалка, – сказала Чармейн. – Если ты уверен, что это действительно прошлое и мусор не объявится снова весь в плесени…

– Ты собираешься слушать или нет? – рассердился Питер.

Надо быть доброй, сказала себе Чармейн. Она съела еще кусочек мерзкой капусты и кивнула.

– А какие части этого дома находятся в прошлом? – продолжал Питер. – На столик я, представь себе, не садился. Просто прошелся по дому со списком нужных проходов и поворотов и обнаружил – честно говоря, случайно. Наверное, пару раз свернул не туда.

Ничего удивительного, подумала Чармейн.

– В общем, я попал в такое место, – сказал Питер, – где было несколько сотен кобольдских дам, и все они мыли чайники и раскладывали по подносам снедь для завтраков, чаев и всего прочего. Я их немного испугался, потому что ты разозлила их из-за гортензий, но постарался держаться учтиво – когда проходил мимо, улыбался, кивал и все прочее. И очень удивился, когда они все стали улыбаться и кивать в ответ и говорили мне «доброе утро», как будто ничего не было. Вот я и шел мимо них, улыбался и кивал и попал в комнату, где никогда не был. Как только я открыл дверь, мне сразу бросилась в глаза эта ваза с цветами на краю длинного-длинного стола. А потом уже я увидел чародея Норланда, который сидел за этим столом…