С. Гроув - Стеклянная карта

Я от ужаса так и замерла… А потом спрыгнула с постели и дала стрекача! Удрала на другой конец здания, а горькие стоны и туда проникали. Я вернулась в комнату лишь на рассвете, и там, конечно, давно было пусто, только плач все равно у меня в ушах стоял. Тогда я поняла: уезжать надо. Тем же утром собрала вещи и доложила директору: так, мол, и так. Он не стал меня удерживать…

Я отчасти надеялась, что после отъезда лакрима отстанет. Как бы не так!.. Несколько месяцев я пыталась от нее убежать. Сперва в Нохтланде с места на место перебиралась, потом по ближним городкам… Но лакрима неотступно следовала за мной, и повсюду, где я появлялась, воцарялись отчаяние и ужас. Устав от этой гонки, я устремилась к границе. Мне было уже все равно, где жить и чем заниматься, – лишь бы прекратился этот плач! Я пыталась вспомнить, как прежде жила, пока все это не началось, – и не могла… В те дни я еще не уверовала в Судьбы; жители Пустошей придерживаются иных религий. Но теперь, поклоняясь этим переменчивым, милосердным, жестоким и таинственным силам, я понимаю, что таким образом они целенаправленно наставляли меня на путь истинный. Они загнали меня в жуткие сети – и тем самым вынудили двигаться вперед.

И вот наконец в ноябре, через год с лишним после первого появления лакримы, я оказалась на севере Пустошей, у Нового Акана. На ту сторону как раз ехала семья торговца; эти люди пожалели меня и взяли с собой. Мы пересекли границу Нового Запада в ночи, помню, как я лежала в открытом фургоне, слушая непрестанный плач и разглядывая звезды над головой… Потом я заснула.

А когда проснулась, стояло утро. Рядом со мной молодая мать утешала плачущего малыша. Тот сунул в рот пальчик и замолчал… и наступила такая тишина! Я слышала, как топали копыта упряжных коней, как поскрипывали колеса, как гулил сонный младенец… Плач лакримы наконец прекратился.

На Новом Западе у меня был всего один знакомый – твой дядя, София. Я и решила его отыскать. По счастью, он успел стать весьма известным человеком, так что мне без труда удалось раздобыть его адрес. Я села на поезд… Приехала в Бостон и попросила Шадрака о помощи. Уж тебе-то, София, незачем рассказывать о его доброте! В этом вы с ним схожи: ты тоже была ко мне неизменно добра. Вот только… со временем выяснилось: может, я и отделалась от лакримы, но прежней не стала. Тишина с тех пор нагоняет на меня страх. К тому же обнаружилось, что я больше не могу сосредоточиться, как раньше. – Миссис Клэй печально покачала головой. – Мой разум пошатнулся. Ну что ж… Жить памятью о лакриме – все-таки лучше, чем с нею самой. Теперь понимаешь, деточка, почему я никогда не вернусь туда?

Тео снедало неуемное любопытство по поводу облика лакримы, София же хотела разузнать как можно больше о Верессе. Миссис Клэй добросовестно отвечала на вопросы. Когда они наконец иссякли, час был уже очень поздний.

Домоправительница убедила обоих остаться на ночь у нее в гостиной, на случай если в дом явится кто-то еще. Утром предстояло решить, как быть дальше.

Софии долго не удавалось заснуть. Под потолком мелодично перезванивались колокольчики, в голову лезли неотвязные мысли о судьбе дяди. Она все представляла, как его силком вытаскивают из дома. Потом наплывал образ безликого существа, обезумевшего от горя. В какой-то момент София открыла глаза, чтобы отогнать назойливое видение. В комнате было темновато, но она все равно разглядела, что Тео, которому постелили на ковре, тоже не спит.

– Бедная миссис Клэй, – шепнула София. – А я и не знала, что она такой ужас пережила!

Тео прошептал в ответ:

– Вот бы увидеть эту лакриму!

– Ты спятил? Смотри, что она с миссис Клэй сделала!

– Я слышал – если подобраться почти вплотную, сквозь кожу становится кое-что видно. Говорят, лица у них все-таки есть, только скрытые, а близко их рассматривали очень немногие. Что до меня, я бы рискнул!

– Дело твое. Но если нам придется ехать в Пустоши, я бы не хотела ни видеть, ни слышать никаких лакрим.

Она почувствовала, как он насторожился.

– Значит, ты в Пустоши едешь?

– А куда деваться? – ответила девочка. – Шадрак велел Верессу найти, а она, скорее всего, там. Думаю, надо отправиться в Нохтланд и в академии о ней расспросить.

Некоторое время они молча лежали в темноте.

– Я вот что решил… – произнес наконец Тео. – Поскольку у меня бумаг нет, с тобой мне гораздо проще будет добраться до Пустошей, чем одному. Если провезешь меня до границы, я тебе помогу оттуда в Нохтланд попасть!

София задумалась над его словами. Она знала, что не сможет просить миссис Клэй сопровождать ее. Что до Майлза и других исследователей, с которыми водил дружбу Шадрак, – все они давно разъехались, спеша покинуть страну до окончательного закрытия границ. Что ж, сесть на поезд до Нового Орлеана, ближайшего к Нохтланду города по эту сторону границы, было несложно. А вот через Пустоши в одиночку… София, впрочем, полагала, что не оплошает и там. Не зря же она была, так сказать, потомственной путешественницей. Однако мало ли что может случиться в дороге? Пренебрегать помощью не годится.

– Договорились, – сказала она. Подумала еще и добавила: – Спасибо.

– Не за что, – отозвался Тео. – Все по-честному: ты – мне, я – тебе.

И девочка услышала, как он повернулся на другой бок, чтобы заснуть.

София тоже закрыла глаза, чувствуя некоторое облегчение: впереди начала вырисовываться хоть какая-то перспектива. Во всяком случае, у нее были указания от Шадрака – и вроде бы намечался способ их выполнить. Мысли о расписании поездов и сборах в дорогу благополучно отодвинули и образ страдающего Шадрака, и призрак лакримы. София начала составлять список необходимых вещей…

Некий звук, прорезавшийся сквозь перезвон колокольцев, вторгся в ее размышления. София лежала с закрытыми глазами, слушая, как Тео встает со своего тюфячка и выходит из комнаты. Ну вышел и вышел, что такого?.. Однако потом открылась дверь, ведущая вниз.

Вот тут ее ресницы взлетели. Она еще чуть-чуть полежала без движения, вслушиваясь в его шаги на лестнице. Потом поднялась.

Тео продолжал спускаться. Вот он остановился на третьем этаже. София даже разглядела желтоватый свет ламп, включившихся в коридоре. Девочка нахмурилась, ей стало не по себе.