С. Гроув - Стеклянная карта

– Эй, милочка! – с трудом пробился к ней чей-то голос. Ее трясла за плечо та молодая женщина из очереди. – Ты ведь, кажется, спрашивала трамвай в город? Беги, дорогая, вон он идет!

София с трудом оторвала глаза от юного дикаря. Да, трамвай в самом деле подходил к остановке. Если она поторопится, как раз успеет вскочить в вагон. София еще раз покосилась на пленника. Тот продолжал все так же сосредоточенно смотреть на нее…

Она побежала на остановку.

София жила у Шадрака в южном районе Бостона, в доме тридцать четыре по улице Ист-Эндинг. Это был крепкий кирпичный особнячок, выстроенный прадедом Софии. Белые ставни, разросшийся плющ и кованая железная сова, не слишком заметная над входной дверью, – дом как дом на тихой улице, ничем особо не выделявшийся среди других. Правда, здесь на красной двери имелась небольшая, хвойно-зеленого цвета вывеска, гласившая: «Шадрак Элли, картолог». Правду сказать, большого смысла в ней не было, ведь всякий, кому мог понадобиться Шадрак, и без того совершенно точно знал, где его искать. Более того, любому заинтересованному лицу было известно, что скромная надпись «картолог» в очень малой степени отражала действительный охват его деятельности. Шадрак был еще и географом, историком, исследователем. Профессором в университете и частным консультантом, работавшим с учеными и правительственными чиновниками. Словом, всякий, кому требовалось мнение эксперта по истории и географии Нового мира, безошибочно находил дорогу к двери Шадрака.

К нему шли просто потому, что он считался лучшим. В то время как бóльшая часть мира была на картах сплошным белым пятном и мало кто имел представление более чем об одной-двух эпохах, Шадрак являлся настоящим кладезем знаний. Несмотря на его молодость, никто не мог с ним равняться ни в научной эрудиции, ни в искусстве составления карт. Он свободно владел историей всех известных материков и разбирался в картах каждой цивилизации, разведанной исследователями Нового Запада, а самое главное – сам превосходно чертил. Поговаривали, что его учитель, великий мастер, расплакался от изумления и восторга, когда юный Шадрак Элли представил свою первую полную карту Нового мира. Точность в его работах сочеталась с художественным изяществом, но этого может добиться и любой ремесленник-рисовальщик; Шадрака же выделяли среди прочих именно его бездонные знания.

Подрастая в окружении блистательных дядиных работ, София не привыкла считать их исключительными и необычными. Картография в ее представлении была благородной, ученой, но в то же время довольно неопрятной профессией. Дом тридцать четыре по улице Ист-Эндинг от подвала до чердака был увешан картами древних, современных и вовсе вымышленных миров – на стенах в буквальном смысле не осталось свободного дюйма. Всюду – перья, компасы и карты, карты, карты, разложенные и свернутые в рулоны. Они уже заполонили гостиную и кабинет и даже на кухне вели наступление из дальних углов, подбираясь к середине. Пергаменты и чертежные принадлежности валялись на столешницах и в ящиках столов. Среди этого рабочего беспорядка София была этаким подвижным островком аккуратности: проходя по дому, она задвигала на место готовые выпасть книги, сворачивала в трубку листы бумаги, собирала рассыпавшиеся перья… В общем хаосе выделялись два места, где царил относительный порядок: комната Софии, куда пробрались лишь несколько избранных карт и книг, и квартирка на четвертом этаже, где обитала их экономка, миссис Клэй.

Сизаль Клэй появилась там много лет назад, когда Софии было всего восемь, и после длительного совещания с Шадраком просто въехала на дотоле необитаемый четвертый этаж. Шадрак, вообще-то, весьма неодобрительно относился к обычаю держать прислугу, не желая таким образом поддерживать систему, при которой дети слуг слишком рано оставляли школу. Даже когда у него на попечении оказалась трехлетняя кроха, он не стал нанимать няньку, полагаясь на небезвозмездную помощь своих учеников. Им ведь не приходилось бросать учебу, чтобы кому-то помогать с домашним хозяйством!

Чтобы сберечь ребенка, искренней любви обычно бывает достаточно. Однако чистое белье и одежда не материализуются из нее сами собой, и еще надо понимать, что маленьким детям иные аспекты взрослой жизни представляются слишком скучными – такие, например, как двухчасовая университетская лекция по теме оледенения Жуткого моря.

Помощники Шадрака старались изо всех сил, но получалось у них неважно, поскольку в вопросах воспитания соображали они не лучше учителя. София смутно помнила их: блестящие умы, изобретательные, с отточенной памятью… и очень скверные няньки. Один склеил ей из лакированной бумаги великолепную лодку. Она даже плавала на ней по Чарльз-ривер – к неослабной зависти всей окрестной ребятни. Другой попытался научить ее латыни и весьма преуспел. В возрасте семи лет она без запинки объяснялась на этом языке, рассуждая об овцах, земледелии и акведуках. Милейшие ребята, что и говорить, только с такими понятиями, как время, когда детей надо кормить или укладывать спать, у них были большие проблемы. София рано выучилась видеть в них не столько рассудительных опекунов, сколько чудесных товарищей по играм, и поступила так, как и следовало разумной личности: стала заботиться о себе самостоятельно.

А потом появилась миссис Клэй. И Шадрак изменил своим принципам, не потрудившись объяснить причину. Миссис Клэй просто поселилась в доме тридцать четыре по улице Ист-Эндинг и стала вести хозяйство. Будь на ее месте какая-нибудь другая особа, жизнь Софии могла бы весьма резко перемениться. Однако вдовая миссис Клэй успела поработать экономкой в картологической академии, где два года учился Шадрак, – а было это в столице Пустошей, Нохтланде. Опять же и особнячок мог бы расцвести под рукой опытной домоправительницы, а высокоинтеллектуальный хаос и атмосфера ученых посиделок, насаждаемые Шадраком, – обрести хотя бы относительные рамки… Однако София, несмотря на свои детские годы, быстро смекнула, что их экономка нуждалась в присмотре едва ли не больше ее самой.

Миссис Клэй была молчаливой и задумчивой женщиной с грустными глазами на широком лице. Она бродила по комнатам особняка точно так же, как ходила по бостонским улицам, – очень тихо и даже робко, словно подыскивая место, где можно спрятаться. Характер ее являл собой смесь из трети меланхолической доброты и двух третей странной тревожности. Девочка любила экономку, чувствуя в то же время, что совсем не знает ее. Спустя время она начала воспринимать присутствие миссис Клэй как должное – и продолжала рассчитывать в основном на себя.