Астрид Линдгрен - Калле Блюмквист и Расмус

Сейчас он не хотел будить ни отца, ни мать. Он только намеревался взять рюкзак, спальный мешок и кое-какую мелочь для кемпинга. Не дай бог проснутся родители, тогда на объяснения уйдёт слишком много времени. За все эти годы Калле научился мастерски избегать скрипучие ступеньки, так что он, целый и невредимый, благополучно спустился к Андерсу в магазин.

В половине четвёртого утра на дорогу, вьющуюся в сторону моря, выехал мотоцикл. На прилавке «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста» остался лежать кусок обёрточной бумаги со следующим сообщением:

Дорогой папочка, в счёт жалованья за этот месяц я взял:

1 кг колбасы;

1 кг сосисок;

1,5 кг копчёной ветчины;

10 штук тех маленьких сырков (ты знаешь каких);

4 батона;

0,5 кг сыра;

1 кг масла;

1 упаковку спичек;

10 плиток шоколада по 50 эре;

2 пачки какао;

2 пачки сухого молока;

1 кг сахарного песку;

5 пачек жевательной резинки;

10 литров бензина в канистре со склада;

10 брикетиков для спиртовки.

И может быть, ещё что-то, сейчас не помню. Я понимаю, ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, то не сердился бы, я уверен. Будь добр, скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, пусть не беспокоятся. Очень прошу тебя, не сердись, разве не был я тебе хорошим сыном?.. Ой, лучше я на этом закончу, а то я растрогался.

Сердечный привет маме.

Ты ведь не сердишься?

Ева-Лотта беспокойно спала всю ночь и проснулась с предчувствием чего-то нехорошего. Она волновалась за Калле и Андерса – как они там? Что с бумагами? Неизвестность всегда мучительна, и Ева-Лотта решила пойти в наступление, как только Никке явится с завтраком. Но когда Никке наконец появился, он был так зол, что Ева-Лотта заколебалась. Расмус радостно прочирикал: «Доброе утро!», но Никке не обратил на него никакого внимания и прямиком направился к Еве-Лотте.

– Чертовка! – сказал он жёстко.

– Да ну! – ответила Ева-Лотта.

– Ты же врёшь, как старый мерин! И не стыдно тебе? Разве не ты сказала шефу, когда он тебя допрашивал, что ты была одна? Ну той ночью, когда забралась в машину?

– Ты хочешь сказать, той ночью, когда вы похищали Расмуса?

– Да, когда мы… Иди ты к чёрту… – выругался Никке. – Так говорила?

– Говорила.

– И наврала, – сказал Никке.

– Это как? – спросила Ева-Лотта.

– «Это как»? – передразнил её Никке, побагровев от злости. – «Это как?» Да с тобой были ещё два парня, признавайся уж.

– Подумать только, а ведь и правда были, – ответила довольная Ева-Лотта.

– Правильно, это Андерс и Калле, – встрял Расмус. – Потому что они играют в Белую розу вместе с Эвой-Лоттой. Я тоже буду Белой розой. Во как!

Но Ева-Лотта вдруг похолодела от ужаса: не означает ли это, что Калле и Андерс пойманы? В таком случае всем им конец. Она почувствовала, что должна тут же немедленно всё узнать – этой неизвестности она не выдержит больше ни минуты.

– А ты откуда знаешь, что они были со мной? – спросила она как можно более равнодушно.

– Да потому что эти проклятые сопляки увели бумаги, которые нужны моему шефу, прямо у него из-под носа, – ответил Никке, сердито глядя на неё.

– Ура! – воскликнула Ева-Лотта. – Ура, ура!

– Ура! – повторил Расмус. – Ура!

Никке обернулся к Расмусу, в его глазах были печаль и беспокойство.

– Ты вот тут радуешься, – пробормотал он, – а ведь скоро перестанешь, когда они придут и заберут тебя, чтобы отправить за границу.

– Что ты сказал?! – закричала Ева-Лотта.

– Я сказал, что они заберут Расмуса и отправят его за границу, вот что я сказал. Завтра вечером сюда прилетит самолёт и заберёт его.

Еву-Лотту передёрнуло. Но потом она с криком накинулась на Никке:

– Это же гнусно! Подло! Какие же вы мерзкие! Подлые старые киднепперы!

Никке не защищался. Он дал ей себя поколотить. Сидел тихо и казался очень усталым – ведь он почти не спал этой ночью.

– Дёрнула же их нелёгкая совать нос не в своё дело, – сказал он наконец. – Неужели нельзя было отдать Петерсу те бумаги – сколько из-за них шуму! – и покончить со всем этим. Не было бы никакой мороки.

К этому времени Расмус успел обдумать то, что Никке сказал о полёте за границу. Он сравнил две возможности. Что интереснее – полететь на самолёте или стать Белой розой? Хорошенько всё обмозговав, он принял решение:

– Знаешь, Никке, не полечу я за границу, потому что я тоже стану Белой розой.

Он забрался к Никке на колени и подробно растолковал ему, как это будет здорово. Всё рассказал – про то, как издают воинственный клич, как крадутся ночами и сражаются с Алыми. Для Расмуса было очень важно, чтобы Никке понял, насколько это удивительно, чудесно и захватывающе – быть Белой розой. Когда Никке это поймёт, ему станет очевидно, почему он, Расмус, не может лететь за границу.

Но Никке только мрачно покачал головой:

– Да нет, малыш, не быть тебе Белой розой. Слишком поздно.

Расмус слез с его колен и отошёл.

– Уй-юй, какой же ты глупый, – сказал он. – Конечно, я стану Белой розой, во как!

Никке направился к двери – его кто-то позвал.

Расмус увидел, что он уходит, и понял, что надо спешить, если он хочет получить ответ на один важный вопрос:

– Никке, вот если плюнуть с самолёта, через сколько времени слюна долетит до земли?

Никке обернулся и озабоченно посмотрел на оживлённое лицо мальчишки.

– Не знаю, – сказал он серьёзно. – Завтра вечером сам и проверишь.

Ева-Лотта сидела на раскладушке и думала. Покусывая свой локон, она отчаянно думала, и пришла к выводу, что положение безнадёжное. Она заперта в этой клетке. Как она может помешать им посадить Расмуса в самолёт и отправить за границу? И что за козни строит Петерс? Может быть, теперь, когда он потерял всякую надежду заполучить бумаги, предположила Ева-Лотта, он задумал вынудить профессора сделать заново все расчёты, а для этого его необходимо переправить в какую-нибудь лабораторию. А Расмус будет у Петерса заложником. Бедный маленький Расмус! До сих пор всё было более или менее благополучно, но что с ним станет, когда он окажется у бандитов за границей? Ева-Лотта представила, как профессор корпит за письменным столом, а злобный тюремщик заносит над Расмусом плеть и кричит: «Изобретай, не то…»

Думать об этом было мучительно, и Ева-Лотта тихонько застонала.

– Ты почему пищишь? – спросил Расмус. – И когда же Никке придёт и выпустит меня? Я хочу лодочки пускать!

Ева-Лотта всё думала и думала, и мало-помалу в голове её стала зарождаться мысль. И когда она наконец созрела, Ева-Лотта оживилась и, подбежав к Расмусу, сказала:

– Сегодня очень жарко, не правда ли?

– Ага, – согласился он.