Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

– Будьте так добры, – сказал я, – подайте мне что-нибудь.

– А вот попроси у моего приятеля, – отозвался он. – Берни, дайте шиллинг бедному мальчику.

С сердцем, бьющимся от ожидания, обратился я к его приятелю.

– Протяни руку, – сказал он.

Я протянул, а он плюнул мне на руку.

– Вот какие шиллинги даю я попрошайкам!

– Ха-ха-ха! – засмеялся другой джентльмен.

На минуту я почувствовал такой припадок бешенства, что готов был вцепиться в нос мистеру Берни, но голод заглушил во мне гнев. Я обтер руку о стену и снова протянул ее веселым господам.

– Теперь, надеюсь, вы мне дадите хоть пенс, хоть полпенса, – вежливо проговорил я, – ведь я умираю с голоду.

– Что ты лжешь, негодяй! – закричал мистер Берни. – Толкует о голоде, а одет так отлично! Разве в таких сапогах просят милостыню? Надо просто отвести его к полицейскому, Айк!

Эти слова навели меня на новый ряд мыслей. Действительно, сапоги у меня были крепкие, хорошие, слишком хорошие для нищего. Я могу продать их. Лучше ходить без сапог, чем терпеть такой страшный голод. Мальчики, ночевавшие под Арками, часто рассказывали, что на Фильд-лейн есть много еврейских лавок, которые торгуют до поздней ночи и покупают все, что угодно, без разбору, не расспрашивая, откуда взят товар. До Фильд-лейн было недалеко. Я нагнулся и начал развязывать сапоги.

– Ты что это делаешь? – спросил мистер Берни.

– Да вот, спасибо, вы мне напомнили, какие на мне сапоги. Теперь уж я не стану просить у вас денег. Держите при себе и свои пенсы, и свои плевки, не то вам может достаться кирпичом по голове.

– Пойдем, Айк, – сказал Берни, – если он осмелится тронуть нас, мы позовем полицейского.

– Нет, постой, – остановил его Айк. – Ты что же это хочешь делать со своими сапогами, мальчик?

– Продать их.

– Куда же ты их понесешь ночью? Хочешь продавать, так покажи их мне! Пойдем к фонарю.

Я снял чулки и засунул их в сапоги, а сапоги связал шнурками и перекинул через плечо.

Мистер Айк подвел меня к фонарю, взял в руки один сапог и принялся разглядывать и ощупывать его с самым деловым видом.

– Сколько ты за них хочешь? – спросил он.

– Полно вам шутить надо мной! – закричал я. – Зачем вам знать, сколько я за них хочу?

– Да разве же я шучу, мальчик? – с серьезным видом сказал мистер Айк. – Я хочу дело сладить. Назначай цену, я куплю сапоги.

Какую назначить цену – я решительно не знал. Тут я вспомнил, что мать отдала однажды два шиллинга девять пенсов за пару сапог вдвое хуже этих. Эти сапоги были такие теплые, удобные! Стоя на камнях, на холодном снегу, босыми ногами, я вполне ценил их.

– Я хочу за них восемнадцать пенсов.

Мистер Айк посмотрел на мистера Берни, и затем оба молодые человека принялись хохотать, точно я им сказал какую-то необыкновенно забавную шутку.

– Ну, хорошо, хорошо! – заговорил мистер Айк. – Шутка шуткой, а только мы никогда не сделаем дела, если ты не станешь говорить серьезно. Сколько дать тебе за них?

– Восемнадцать пенсов! И не меньше, я знаю им цену.

– А хочешь шесть?

– Нет, восемнадцать, не то давайте их назад. Давайте, я не хочу продавать вам!

– Ну, нечего с тобой делать! – со вздохом произнес мистер Айк. – На тебе деньги и убирайся скорее, пока я не раздумал!

Он положил мне в ладонь семь пенсов, взял под руку мистера Берни и пошел прочь. Я ухватился за его пальто.

– Мне надо еще одиннадцать пенсов! – кричал я. – Не то отдайте мне чулки и сапоги!

– Да ты с ума сошел! – воскликнул мистер Берни. – Мы можем купить новые сапоги гораздо дешевле!

– Да тут еще чулки.

– А! Чулок я и не заметил. Посмотрим, какие такие чулки!

Мистер Берни вытащил чулки из сапог, внимательно осмотрел их и затем сказал:

– Ну, нечего делать, ты, кажется, мальчик хороший, мы тебе прибавим цену, дадим шиллинг за все.

– Нет, я не хочу, мне надо восемнадцать пенсов. Я бы и этого не взял, кабы не был так страшно голоден!

В эту минуту мы подошли к маленькой, грязной мелочной лавочке. Она еще не была заперта, и на окне ее лежало несколько больших хлебов и кусок холодного вареного сала.

– Это ты врешь, что голоден, – прищурился мистер Айк. – Если бы ты вправду хотел есть, так ты бы обрадовался шиллингу! Ведь за четыре пенса можно купить огромный кусок хлеба с этим салом!

Ужасно соблазнительно было смотреть на это чудесное сало в окне лавки. Я был так голоден, что, кажется, мог бы съесть весь кусок до последней крошки. Однако отдать сапоги за такую неподходящую цену мне не хотелось.

– Мне надо восемнадцать пенсов, – повторил я.

– Экий ты, однако! Ну, уж если тебе так нужны эти деньги, так поищи, нет ли у тебя еще чего продажного: носового платка, ножичка или чего-нибудь такого. Посмотри-ка в кармане!

– Нечего мне смотреть, у меня только то и есть, что на мне надето.

– Ну, что же? Мы все покупаем, – сказал мистер Берни. – И можем дать тебе за платье не восемнадцать пенсов, а восемнадцать шиллингов. Продавай!

Неужели они в самом деле дадут за мое платье восемнадцать шиллингов? Да я рад был продать его и за половину этой цены, оно ведь только стесняло меня.

– Как же я буду продавать платье здесь, на улице? – заметил я.

– Зачем на улице? Отведем его к себе, Берни, – предложил мистер Айк.

С этими словами молодые джентльмены, держа в руках мои сапоги и чулки, быстро пошли к Сафрон-Гиллю, а я не отставал от них. Дойдя до самой грязной части Гилля, они остановились перед одним домом, ключ от дверей которого был в кармане мистера Айка, и мы все трое, пройдя темный коридор, поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и вошли в комнату. Мистер Берни зажег маленькую оловянную лампу, прибитую к стене, и при ее свете я мог рассмотреть жилище. Оно походило на лавку тряпичника. В одном углу была навалена такая огромная куча шляп, что верхушка изломанного, потертого цилиндра касалась потолка. В другом углу было свалено множество старых башмаков и чулок всех сортов и величин; на гвоздях, вбитых во все четыре стены, навешаны различные части женского и мужского костюма; кроме того, груда старого платья лежала на длинном столе, прислоненном к одной из стен.

В этой лавочке, видимо, жили люди: на складном стуле перед камином стоял чайный поднос с грязными чашками и кофейником; тут же лежал на капустном листе кусок масла и початая булка. Из-под широкой скамейки, служившей, вероятно, кроватью, выглядывал узел с подушками и постельным бельем, на скамейке лежала гребенка, банка с помадой и грязная манишка, а над скамейкой висело на стене маленькое зеркальце. Всего более привлек мое внимание кусок булки, лежавший на подносе.

– Можно съесть? – спросил я, и, не дожидаясь ответа, откусил большой кусок.

Мистер Берни ударил меня по руке медной спичечницей так, что булка полетела на пол. Я хотел поднять ее, но мистер Айк схватил ее.