София Сегюр - Маленький горбун

– Хорошо, мой зяблик. Спасибо тебе за доверие и за обещание.

– Еще бы! Я не могу ничего скрыть от вас, особенно что-нибудь дурное.

Христина в последний раз крепко поцеловала де Нансе, и тут в комнату вошел Франсуа.

– Как мне жаль этого бедного Мориса! – сказал он. – Он сегодня уехал совсем печальный, я уже давно не видел его таким грустным.

– Что же с ним такое? Чего он хочет? – спросила Христина.

– Как «что с ним такое»? – с удивлением переспросил ее Франсуа. – Ты же видела, какой он стал горбатый, искривленный, обезображенный?

– Да, видела, – ответила Христина, – он ужасен.

– Вот это-то и печалит его. Он заметил, что ты подходила к нему неохотно, почти с отвращением.

– Правда, – сказала девочка, – но он сам виноват.

– Как сам виноват? – с изумлением проговорил Франсуа. – Ведь это падение во время пожара так обезобразило его.

– Я знаю это, Франсуа, – кивнула Христина, – но слушай, прежде я не любила его за то, что он дурно обращался с тобой. Господь его наказал. Я его очень жалела и, когда он сделался добрым и полюбил тебя, я его простила. Сегодня мне стало ужасно жаль его, и я хотела сделаться его другом. Но он попросил меня любить его так, как я тебя люблю, вот тогда-то (тут личико Христины выразило глубокое волнение)… тогда-то… я его… я совсем его перестала любить. Мне показалось, что он глуп и смешон. Ведь это доказывает, что у него нет сердца. Он не понимает, какое чувство благодарности, какая нежность к тебе и к нашему отцу живут в моей душе. Он не понимает, что я не могу, никак не могу сравнивать с вами других людей, что я счастлива только здесь, с вами. Мне даже будет жаль, когда приедут мама и папа, потому что они меня увезут к себе.

Христина залилась слезами, Франсуа принялся ее утешать, де Нансе, подошедший к детям, ласково ее поцеловал и назвал дурочкой, заметив, что ее родители еще не собираются возвращаться, что никто не может обязать ее любить Мориса, что она должна только жалеть его и сочувствовать ему. Христина вытерла глазки, призналась, что она была глупа, и обещала в будущем не делать ничего подобного.

– Только вот что, Франсуа, – сказала она, – пожалуйста, не слишком часто бросай меня ради Мориса и не люби его так, как ты любишь меня.

– Успокойся, Христиночка, после папы я буду всегда любить тебя больше всех на свете.

Наступили ясные, светлые весенние дни, земля покрылась травой, запестрели цветы, и жизнь в усадьбе Нансе стала еще приятнее.

Для всех обитателей большого старого дома Паоло Перонни сделался необходимым человеком. Добрый, преданный, как верная собака, молодой человек всегда был готов сделать все, о чем его просили. С невыразимым усердием и неутомимостью он помогал де Нансе в делах, вместе с ним проверял счета, приводил в порядок его библиотеку, присматривал за работами в усадьбе. Он исполнял поручения детей, чинил их игрушки, придумывал для них новые игры, давал им уроки столярного искусства, гимнастики, строил маленькие игрушечные домики, шалаши, возводил беседки под деревьями. Богатое воображение этого странного, иногда смешного Паоло придумывало для них всевозможные забавы.

Де Нансе попросил его переехать к нему в дом, так как воспитание Франсуа и Христины требовало много времени и внимания. За это он предложил ему сто франков в месяц.

Каролина Дезорм, по-видимому, совсем забыла о существовании своей дочери, а ее муж, вероятно, воображая, что жена сама заботится о Христине, предоставил ей все и только раз в месяц присылал письма девочке. Каролина ни разу не справилась, не нужно ли Христине чего-нибудь: платья или книг, нот – словом, того, что может понадобиться при воспитании ребенка. Конечно, Христина еще не думала об этих подробностях, но она смутно чувствовала, что легкомысленные родители совсем бросили ее, и иногда ей бывало очень горько.

Христина смутно чувствовала, что легкомысленные родители совсем бросили ее, и иногда ей бывало очень горько.

Зато ее переполняла нежная благодарность к де Нансе, который старался ее воспитать, сделать добрее и лучше. Она также сильно привязалась к Паоло Перонни и была очень благодарна ему за его занятия с нею. Она искренне любила его, он со своей стороны восхищался ее умом, ее способностью быстро запоминать все и понимать.

Девочке минуло десять лет. Учиться она начала всего за два года до этого, но нагнала потерянное время: в музыке, истории и географии, в итальянском языке и рисовании она делала такие успехи, каких можно было бы ожидать от хорошей ученицы лет одиннадцати.

Христина очень любила и свою няню, беспрекословно слушалась ее и глубоко уважала. Изабелла в свою очередь благодарила маленького Франсуа за то, что он уговорил ее взять на попечение Христину.

– Как мне стало хорошо, мой милый Франсуа, – говорила ему его бывшая няня, – я живу близ тебя и Христины и у твоего доброго отца. Я вполне счастлива, мой голубчик, и только желаю, чтобы это счастье продолжалось всегда…

Оно продолжалось до лета. Однажды в июле дети с помощью де Нансе и Перонни строили зеленый трельяж [18], связывая ветви кустов акации, и таким путем образовывая своды. Они принялись сажать вьющиеся растения, когда перед ними появилась очень нарядная молодая женщина. Это была Каролина Дезорм. Все так удивились, что буквально окаменели. Никто не мог предвидеть ее приезда.

– Что это, сосед де Нансе, и вы, синьор Паоло, и ты, Христина… Почему никто из вас не говорит мне ни слова? – поинтересовалась она.

Де Нансе вежливо поклонился Каролине, но молчал… Паоло отвесил ей низкий неловкий поклон и покраснел, как пион. Христина хотела обнять свою маму, но Каролина Дезорм удержала ее, сказав со смехом:

– Нет, нет, ты, пожалуй, испортишь мой воротничок с кружевами, да и прическу тоже, а она очень сложная.

Взяв дочь за обе руки, Каролина поцеловала ее в лоб и с удивлением заметила:

– Как ты выросла! Мне стыдно, что у меня такая большая дочь. – Право, тебе можно дать десять лет!

– Да мне уже минуло десять лет, мамочка, – растерялась Христина. – Еще на прошлой неделе мы праздновали день моего рождения…

– Какие глупости ты болтаешь! – возразила Каролина. – Десять лет? Тебе только что минуло восемь!

– Я точно знаю, мамочка, что мне десять…

– Что ты говоришь? – рассерженно заметила Каролина. – Разве ты можешь знать лучше меня, сколько тебе лет? Раз я говорю, что тебе восемь, значит, молчи и не смей спорить. Ведь мне всего двадцать три года, и тебе просто не может быть больше восьми лет!

Никто не отвечал. Женщина убавляла себе целых десять лет, так как вышла замуж двадцати двух, а Христина родилась через год после ее свадьбы.