Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Конец света наступит в четверг

В голове еще звучат слова медведя. Я спускаюсь по лестнице, механически переставляя ноги. И, разумеется, спотыкаюсь.

– Да смотри же себе под ноги! – орет мать, выходя из кухни с супницей в руках. – Где ты всё время витаешь?

Я бормочу извинения и вхожу вслед за ней в столовую, которая в другое время служит спальней отцу. Его подушка, одеяло и книги спрятаны под диван на случай, если кто-то явится с визитом. Он сидит с куском хлеба во рту, отвернувшись от телевизора, по которому выступает какой-то министр.

– Привет, сынок, хорошо поиграл?

– Тише! – шикает мать, указывая на экран, как будто он прервал речь министра.

Я сажусь между ними, чтобы есть суп и, как обычно, смотреть выпуск Обязательных восьмичасовых новостей. Чипы, вживленные в мозг моих родителей, регистрируют просмотр всех каналов телевидения, и, если при проверке выяснится, что они не смотрели государственную информационную программу, им урежут время на развлекательные передачи. Таков Закон о просвещении граждан. Благодаря ему люди в курсе новостей и все говорят и думают одинаково, что помогает избежать недоразумений. У несовершеннолетних, как я, пока нет чипов, и они не обязаны смотреть новости, но моя мать считает, что я должен уже привыкать, ведь я такой мечтатель и могу растеряться, когда вступлю во взрослую жизнь.

– Борьба против нервной депрессии, – продолжает Борис Вигор, которого показывают крупным планом на голубом фоне, – является приоритетной задачей правительства. Сегодня утром три нервно-депрессивных субъекта, пытавшихся испортить настроение своим коллегам, были арестованы и подвергнуты перепрограммированию согласно Закону о безопасности граждан.

Борис Вигор – национальный герой. Он министр энергоресурсов и самый выдающийся игрок в менбол. Мозг гения в теле атлета. Все девушки бредят им, а все мальчишки мечтают быть похожими на него. Все, кроме меня. Я считаю, что он так же сексуален, как дверца холодильника. Но это потому, что я и бездарь, и слишком толстый, и в спорте полный ноль, а он – воплощение всего, что меня раздражает. Поэтому, когда он выступает, я молчу, думаю о своем и аплодирую вместе со всеми, лишь бы всё было тихо-мирно.

– Все потенциальные самоубийцы и извращенцы, проявившие неспособность к счастью, отказавшиеся играть и ловить удачу, – продолжает министр, – будут немедленно изолированы от общества, обезврежены и подвергнуты лечению в Центрах перепрограммирования, во благо их личного спасения и в интересах общества. Здоровье, успех, благополучие!

– Здоровье, успех, благополучие! – повторяет мать, прежде чем проглотить ложку супа.

– Идиот, – бормочет отец.

Она испепеляет его взглядом и велит мне есть суп, пока горячий. Я пристально смотрю на отца сквозь облако пара, поднимающегося от тарелки. У него запавший рот, сощуренный взгляд за круглыми стеклами очков; указательный палец он держит на кнопке выключения дистанционного пульта.

– И последнее, – продолжает ведущая, поднося микрофон к уху. – Только что стало известно об исчезновении знаменитого ученого из Академии наук, профессора Леонарда Пиктона.

На экране появляется фотография. Я роняю ложку в тарелку с супом.

– Да будь же аккуратнее, в конце концов! – кричит мать. – Рубашка только из стирки!

– Физик-ядерщик восьмидесяти девяти лет, создатель мозговых чипов и Аннигиляционного экрана вышел из дома в четырнадцать часов, чтобы прогуляться на пляже Лудиленда – морского курорта города Нордвиля, – и пропал. Мы разделяем беспокойство родных и надеемся на скорейшее возвращение выдающегося ученого…

– Выдающийся мерзавец, вот он кто, – ворчит отец. – Сотрудничает с властями, придумал систему, которая контролирует наши мозги!

– Суп стынет, – напоминает мать.

– Я читал его «Мемуары» и знаю, о чем говорю! К счастью, эту книгу запретили.

– Продолжаются активные поиски, – объявляет ведущая, – и власти пока рассматривают все гипотезы: амнезию, похищение, несчастный случай – профессор мог утонуть. Напомним, что в этот час на пляже Лудиленда дует ураганный ветер, море штормит и волны очень опасны… Если вы встретите Леонарда Пиктона или у вас будет какая-то информация о нем, немедленно позвоните по этому телефону…

Цифры появляются под фотографией, на которой профессор недовольно кривит рожу. Ложкой я быстро рисую номер в гуще на дне тарелки. Ученый, вот оно как. Я убил самого великого ученого в стране.

Фото исчезает.

– На этом мы заканчиваем нашу программу, – улыбается журналистка. – Всем хорошего вечера и до встречи…

Экран телевизора гаснет.

– Да подожди хотя бы, когда титры появятся! – орет мать.

– Итак, Томас, – продолжает отец, – как прошло воскресенье?

Я делаю вид, что поперхнулся, и говорю еле слышно, что всё нормально, ничего особенного.

– ХR9 хорошо летал?

Я кашляю и киваю.

– Пора заканчивать с этим баловством, – вмешивается мать. – Ему надо развивать мускулатуру.

– Думаешь, при таком ветре она не развивается? – парирует он.

– Ураган унес его воздушного змея.

Мрачное молчание повисает над столом. Мы встречаемся с отцом глазами. Он огорчен из-за меня и чувствует себя виноватым перед матерью. Похоже, XR9 обошелся ему недешево.

– И слава богу, что унес, – мать убирает свою тарелку. – Это знак, что детство кончилось: пора заняться серьезными вещами.

– Какими, например? – брюзжит отец.

– Я собиралась записать его в фитнес-клуб…

– Ты бредишь, Николь? У нас нет денег, к тому же…

– …но теперь это неактуально, – заключает она. – Благодаря инспектору из Министерства игры я получила возможность попасть на прием к доктору Макрози.

Ложка отца застывает над тарелкой. Мать оборачивается ко мне, и в ее взгляде впервые светится что-то похожее на гордость. Слава богу, она не знает, кого я укрываю в своем плюшевом медведе.

Мать вытирает рот и объявляет торжественным тоном, глядя на отца:

– Сообщаю тебе прекрасную новость. Твой сын будет принят в лагерь лечебного голодания, где станет подтянутым и стройным, притом совершенно бесплатно. Это невероятная удача.

– Об этом не может быть и речи, – медленно произносит отец сквозь зубы.

– Напоминаю, что твоя зарплата в два раза меньше моей и родительские права принадлежат мне.

Отец опускает голову. Ему нечего возразить: таков Закон о защите детства. Внезапный прилив любви и грусти охватывает меня, на глаза наворачиваются слезы, но он их не видит. Он смотрит на комки синтетических овощей, плавающие в супе.

– Когда мне ехать?

– Надеюсь, с началом летних каникул, – говорит мать. – Доктор Макрози скажет точнее после того, как осмотрит тебя. Мне должны позвонить и назначить консультацию. Но с рекомендацией господина Бюрля тебя обязательно примут, не переживай.