Софи де Вильнуази - Как я решила умереть от счастья

– Мадам! Вам плохо, мадам?

Моргает.

Сажусь рядом с ней на корточки. Запах мочи нестерпим, меня мутит, и я утыкаюсь носом в кашемировый шарф, надеясь, что она этой бестактности не заметит. Впрочем, деликатность волнует ее меньше всего. Она тихонько стонет, как больной пес, и слабо тянет ко мне руку. Я автоматически ее беру. Она крепко цепляется за меня, это неожиданно, словно ягненок вдруг выпустил когти.

– Хотите, вызову «Скорую» или спасателей? Вам нехорошо? Где-то болит?

Она не отвечает, только еще крепче сжимает мою ладонь своими грязными узловатыми пальцами. Теперь не сбегу, я попала в капкан. Мне противно прикасаться к ней, меня тошнит, но вырвать руку не решаюсь. Еле сдерживаю рвоту. Ее вонь отравляет меня, режет глаза и разъедает кожу. Свободной рукой набираю номер Службы спасения. А потом, приготовившись долго ждать и не зная, что делать, я начинаю тихонько напевать. Мурлычу песенку в глупой надежде, что она заснет и ослабит хватку. Но шершавая рука все так же сдавливает мои фаланги, будто все оставшиеся силы женщины соединились в этой руке. Я пою для малыша, которым она когда-то была и которого у меня никогда не было. Мало-помалу ее черты разглаживаются. И тут я слышу наконец голос в трубке.

– Да, здравствуйте, тут женщина упала в метро, на станции «Парментье».

– Она дышит?

– Вроде да, она лежит на боку и держит меня за руку, я не могу освободиться. Она живет на улице. И, кажется, чувствует себя неважно.

Это слово не очень подходит, чтобы описать ее муки. Но от волнения мне трудно подбирать слова.

– Не давайте ей терять сознание, бригада выезжает.

– Я стараюсь, хотя она, кажется, уснула. Извините, мне трудно прикасаться к ней, слишком сильный запах.

Я жду, немного стыдясь того, что так мало могу сделать для этой женщины. Смотрю на свою белую руку в ее руке. Надо было взять перчатки. Вырваться нельзя, и меня терзает лишь одно желание – принять дезинфицирующую ванну.

– Мадам! Вы слышите? Спасатели уже едут, они будут с минуты на минуту, они вам помогут, все хорошо.

Да ничего хорошего, а что я могу ей сказать? Только успокаивать.

Увидев на платформе спасателей при полной экипировке, я подаю им знак, как будто они могут нас с кем-то перепутать. К нам подходят два высоких парня, брюнет и метис. Я испытываю невероятное облегчение.

– Добрый вечер, она держит меня вот так уже минут десять, я не решилась бросить ее.

Брюнет присаживается рядом и мягко освобождает из плена мою руку. Она снова принадлежит мне. Он щупает женщине пульс, потом оборачивается к напарнику и качает головой – все кончено.

– Тут ничего не сделаешь, она умерла.

– Что?

Меня как обухом по голове ударили.

– Она умерла несколько минут назад. Сейчас вызовем врача для констатации смерти.

– Как это умерла? Она же держала меня за руку! Она моргала, я говорила с ней, даже песенку ей спела. И она немного расслабилась тогда…

От потрясения мой голос срывается на писк. Спасатели глядят на меня с сожалением. Такие молодые и уже такие опытные. Вне всяких сомнений, это у них не первый труп.

– Сейчас она определенно мертва, – робко шепчет метис.

Я смотрю на свою руку. Ту, что держала руку мертвой женщины. Позыв уже не унять, отступаю к путям и извергаю рвоту. Меня выворачивает наизнанку.

– Вам плохо, мадам? – спрашивает метис.

А я и ответить не могу, слишком сильны спазмы, и пелена слез застилает глаза. Он на всякий случай отводит меня подальше от путей.

– Ничего-ничего, хотите, мы кому-нибудь позвоним?

Я мотаю головой и беру протянутый им платок. Его напарник вкладывает мне в руки мой мобильный. Хорошо, что контакты в нем наперечет. Без раздумий звоню Франку.

– Алло?

Я рыдаю в трубку:

– Она умерла! Я держала ее за руку, а она умерла!

– Сильви, это вы? Что случилось?

– Франк, можно мне к вам вернуться? Я просто не могу…

И я отдаю телефон спасателю-метису, стоящему у меня за спиной, чтобы он объяснил остальное, сама уже не способна произнести ни слова. Слышу, как он вкратце описывает ситуацию: бездомная умерла в метро, на станции «Парментье», когда я держала ее за руку.

Его коллега в это время укрывает тело женщины. И двух поездов не прошло, как она из кучи тряпок превратилась в труп.

Спасатель отдает мне мобильный и сумку и очень осторожно усаживает на желтое сиденье, чуть поодаль. Как же хочется свежего воздуха, сейчас бы полной грудью вдохнуть…

– Ваш друг обещал скоро приехать, он, видимо, недалеко. Вам лучше?

Опять мотаю головой. Но дыхание стало ровнее. Несколько ротозеев бросают на нас сдержанно-любопытные взгляды, как бы в спешке, и снова утыкаются в свои телефоны.

Второй спасатель приносит мне бутылку воды, купленную в автомате, и батончик «Марс». Как в рекламе: «Марс – добавь удовольствия!»

– Возьмите, вам сразу полегчает.

Быстрее полегчало бы, если б меня кто-нибудь обнял. Но спасибо и за воду – во рту едкий вкус, в горле першит. И слезы все еще катятся. Наконец появляется мой спаситель. Франк почти бежит. Очень трогательно, что он с такой тревогой спешит ко мне, будто влюбленный. Будто его жизнь висит на волоске. Я еще не видела его в этом темно-синем плаще. Ему идет.

Франк хватает меня за плечи.

– Как вы, Сильви? Держитесь? – Я укрываюсь у него на груди. – Идем, вернемся ко мне в кабинет.

Его прикосновение придает мне сил. Он мягко тянет меня к выходу, прощаясь с моими друзьями-спасателями.

– Спасибо вам, господа! И удачи!

Я покорно иду за ним, не оборачиваясь. Свежий ветер и дождь приносят мне огромное облегчение. Никогда еще парижский воздух не казался таким чистым. Уже темно, но город бурлит машинами и пешеходами, на улицах пульсирует жизнь, она идет своим чередом, шумная и безразличная к своим обитателям.

Вернувшись к Франку, я сразу бегу мыть руки, ошпариваю их горячей водой, чтобы всех микробов убить. Мою долго – вполне могла подхватить какую-нибудь крапивницу, на коже все вылезает быстро. Франк приносит мне чистое полотенце.

Дрожа, падаю на кушетку. Он укрывает меня пледом.

– Хотите, сделаю батареи потеплее? Чаю или кофе вам принести?

– Спасибо, не стоит. Это все от усталости.

– Это шок.

Мне плохо, меня трясет. Совсем недавно на этой самой кушетке я лучилась безмятежностью и теперь чувствую себя круглой дурой. Франк ничего не говорит, просто смотрит серьезно и внимательно, готовый принять всю мою боль.

– Я даже не поняла, когда она умерла. Не знаю, зачем вообще подошла к ней. Я ведь не впервые увидела на земле бездомную, к несчастью. В Париже что в метро, что на улицах бомжей всегда полно. Не знаю, почему именно она. Я вышла от вас в прекрасном настроении… А потом как будто услышала ее зов. Радар, что ли, какой у нас, у отчаявшихся? Она дрожала, она мучилась молча, совсем одна, в своем описанном тряпье, никто не обращал на нее внимания. Вонь была жуткая, но я все равно подошла, что-то меня тянуло. И когда она протянула мне руку, я даже не задумалась, тут же ее взяла. Это ведь самая естественная реакция, нет? Разве можно оттолкнуть протянутую руку?