Мари-Од Мюрай - Спаситель и сын. Сезон 3

– Эй, Жово! – окликнул его Спаситель из открытого окна, махнул рукой, приглашая войти, и впустил через парадную дверь.

– Так это тут вы лечите психов? – сказал Жово, придирчиво осматривая кабинет. – Я никак не пойму – вы, что ли, врач?

– Нет, я не врач. Я просто слушаю людей. Они рассказывают мне о своих трудностях и бедах. Садитесь.

Жово уселся на диван, а Спаситель, естественно, занял свое терапевтическое кресло.

– Тогда вы, значит, что-то вроде священника?

Спаситель поморщился. Да нет, он не священник.

– Жаль, он бы мне сейчас пригодился.

– Священник?

– Больно много, вишь ты, скопилось на совести. И если Он… ну, понимаете… если Он есть…

– Он – это кто?

– Бог. Дьявол. Если Он есть, то мне, мать твою за ногу, несдобровать. – Он разом засмеялся и закашлялся.

– Вам бы надо поменьше курить, – заметил Спаситель. – В каком-то смысле я похож на священника. Все, что мне говорят, остается в тайне.

Жово впился в психолога своими пронзительно-голубыми глазами:

– А если я скажу, что пришил трех человек, тоже не проболтаетесь?

– На войне?

– Вы не ответили.

– Никогда. Этим я подкупаю клиентов.

Жово одобрительно кивнул. И, хлопнув по подлокотнику, сказал:

– Настоящая кожа. Небось этот диванчик подороже вам обошелся, чем тот, что на веранде, из «Эммауса».

– Друг из «Эммауса» – это всё, что связывает вас с прошлым?

– Он не друг. У нас взаимовыгодный обмен услугами.

– Вы тоже мне не ответили, – заметил Спаситель.

Он задал вопрос не без задней мысли. Недавно к нему приходила пациентка, молодая женщина двадцати девяти лет, с такой же фамилией, как у бывшего легионера, – Жовановик.

– Я за всю свою жизнь любил одну-единственную женщину, – сказал Жово. – Она давно умерла.

– А детей у вас нет?

– Нет.

Он сказал неправду. Спаситель хорошо запомнил рассказ пациентки. Отцом ее матери был легионер родом из Сербии, некий Жовановик, они виделись, когда он приезжал в отпуск, он приносил ей леденцы, водил в парк на автодром, а потом погиб на войне. Этот погибший и сидел сейчас перед Спасителем.

Сент-Ив помог старику встать с кушетки. Ростом Жово был немногим ниже психолога, от него остались кожа да кости, но он считал делом чести держаться как можно прямее.

– А ты боишься Бога? – спросил он, все так же сверля собеседника взглядом.

– Во времена рабства белые сомневались, есть ли у негров душа. Так чего мне бояться, без души-то?

– Ишь, падла! – ругнулся Жово. – Опять не ответил.

Они расстались, так и не раскусив друг друга.

Луизе иногда казалось, что с тех пор, как суд вынес решение о поочередном проживании детей то у отца, то у матери, она только и делала, что собирала и разбирала вещи, искала медицинскую карточку Поля, забывала калькулятор Алисы. И сколько бы она ни составляла списков, ни покупала всяких мелочей парами, ни твердила детям: «Эта пижама, эта зубная щетка остаются дома, на Гренье-а-Сель», – все равно все терялось и возникали скандалы. Звонил возмущенный отец: «У Алисы нет спортивной формы!»; «Куда девались кроссовки, которые я купил Полю?»

– Мама, где мой «Сирано»? – заорала Алиса из своей комнаты.

Сейчас Луиза собирала школьные вещи на понедельник, первый день занятий после двухнедельных каникул. Понятно, хорошему настроению это не способствовало.

– Вот он, твой «Сирано». Ты его в ванной оставила. – Луиза протянула книгу дочери.

– Почему мы едем к папе сегодня? – осуждающе спросила Алиса. – Ты же знаешь, он по субботам работает.

Жером, бывший муж Луизы, в последнее время то и дело менял график. Теперь он захотел, чтобы дети приезжали к нему в воскресенье, а в субботу оставались с Луизой, – его тайной целью было помешать ей проводить выходные со Спасителем. Но Луиза не поддавалась.

– Неделя там, неделя тут, Алиса. Включая выходные. Незачем усложнять, и так все непросто.

Алиса привела отцовский довод: в субботу Пэмпренель, новой жене отца, молоденькой, ей всего-то двадцать шесть лет, приходится одной управляться с тремя детьми, один из которых грудной. Это ей не под силу.

– Она говорит: «Мне надо сбегать в магазин, посидите пока с Ахиллом». И уходит на три часа! – пожаловалась Алиса.

– Так и есть, – поддержал ее Поль.

Луизе стало жарко от злости. Даже если Алиса преувеличивает про три часа, все равно ясно, что Пэмпренель использует девочку как няньку.

– А однажды папа с Пэмпренель вообще пошли в кино, – раскололся Поль, – а нас оставили с Ахиллом, а он все время плакал, так что пришла соседка сверху и спросила, где наши родители.

Алисе стало стыдно перед посторонней, и она, чтобы выгородить отца, чего-то наплела – мол, бабушка упала на лестнице. А потом долго ходила по дому, укачивая малыша на руках, пока он не уснул.

И все-таки, хотя Луизу распирало от возмущения, планы менять она не стала – они со Спасителем собирались вместе пообедать. Алиса повернулась спиной к матери и что-то цедила сквозь зубы, слышны были отдельные словечки: «взрослые», «офигеть», «достали»…

Луиза понимала дочь, но ей так нужно было побыть со Спасителем! Она никогда еще так не любила, даже в самом начале их жизни с Жеромом. Она любила Спасителя body and soul , душой и телом… Ей нравилось повторять это про себя. Вот Нану ее поняла. Прощаясь в Монтаржи, крепко обняла Луизу и шепнула ей на ухо: «Береги свое счастье. Такое бывает раз в жизни».

В машине по дороге к отцу Поль спросил:

– Мама, а с восемнадцати лет можно делать что хочешь?

– Да, это совершеннолетие.

– Хорошо. Как только стану совершеннолетним, НИКОГДА больше не буду ездить к папе.

– Класс, – сказала Алиса, передразнивая Габена.

Спустя несколько часов, за кофе, Луиза пересказала эту сцену Спасителю, выложив все, что наболело. Он слушал молча, легкая улыбка то освещала его лицо, то исчезала, как солнце в облаках.

– У тебя хорошие дети, с ними все в порядке, – сказал он, выслушав до конца.

– Ах ты доктор Утешай! [18] Доктор Утешай и доктор Безнадёг (le docteur Tant-Mieux et le docteur Tant-Pis) – герои басни Лафонтена «Врачи». «Доктор Утешай» стало во Франции именем нарицательным. – пошутила Луиза и устроилась у него на коленях. Прижалась головой к его груди. Вот оно, лучшее на свете лекарство от всех бед.

Луиза закрыла глаза, и вдруг перед ней всплыл призрак хрупкой новобрачной. Она вздрогнула.

– Что такое? – шепнул Спаситель.

– А? Нет… ничего.

Когда-нибудь она его спросит, что означают эти слова: « Все не вечно, дается на срок. Возвращаться я буду нежданно…» Когда-нибудь, но не сейчас.

За ужином Луиза снова оказалась единственной женщиной во всем доме. Жово, Габен, Лазарь, Спаситель – одни парни. Жово ради нее старался умерить свой армейский рык. Габен почти не обращал на нее внимания. Ничего особенного сказано не было, но чувствовалось, тиски сжимаются. В этом доме, как сказал Жово, «места на всех не хватит».