Джулиан Феллоуз - Снобы

И вот Эдит шла по Слоун-стрит, критикуя собственные ложные ценности и все это время стараясь убедить себя пространными рассуждениями в том, что по сути своей Чарльз – очень достойный человек. И тут, в редкий момент откровенности с самой собой, будто солнце пробилось сквозь тучи, она увидела, насколько смешон этот ее внутренний монолог. Она приводит все эти аргументы с таким жаром, будто стоит ей только выслушать другую сторону, и все ее рассуждения разобьются в пух и прах. А ведь любой беспристрастный наблюдатель – и она вдруг почувствовала, что совершенно в этом уверена, – немедленно вмешался бы и заявил, что, конечно же, Чарльз порядочнее Саймона. Более того, совершенно очевидно, что порядочность Саймону вообще не присуща. В отличие от Чарльза, чести у него нет, только прагматизм. Он не может быть по-настоящему искренним, потому что ничего настоящего в нем нет. Вся его мораль состояла из дешевого вороха чужих, модных убеждений, которые, по его мнению, могли бы помочь ему понравиться директорам по подбору актеров. Эдит уговаривала себя, что в каком-то смысле она предпочитает Чарльза Саймону, а для любого, кто знает их обоих, тут и сравнения никакого быть не может. Чарльз, каким бы скучным он ни был, как человек был бесконечно лучше. А Саймон был и оставался не более чем бессмысленным недоразумением.

И тогда Эдит поняла: люди не станут плохо думать о ней только потому, что она изменила мнение – чего она боялась вначале, – напротив, они все были изумлены, что она бросила мужа ради такой пустышки. И все-таки при всем при этом она почувствовала, что хотя бы раз в жизни должна быть честной с самой собой. Вовсе не из-за добродетелей Чарльза она хотела к нему вернуться, и даже не из-за своей тайны. Ей не хватало чувства защищенности и собственной значимости, и сейчас, в этот переломный момент, даже если она и не признавалась себе в этом, ей не хватало этого больше, чем когда-либо. И правда заключалась в том, что несколько месяцев, проведенных вдали от Бротона, только укрепили ее в предрассудках, которые привила ей мать. Эдит вышла прогуляться и обнаружила, что на улице холодно.

– По-моему, я ухожу от Эрика, – сказала Кэролайн, когда они наконец выбрались на M11. Эдит кивнула, слегка приподняла брови и ничего не сказала. – Без комментариев? – спросила Кэролайн.

Машину она вела так, что ехать с ней было страшно, и не в последнюю очередь из-за того, что она так и не освоила искусства поддерживать разговор, не глядя на собеседника.

Эдит нервно взглянула на грузовик, который пролетел в нескольких дюймах от нее, и покачала головой:

– Пожалуй. Не думаю, что в моем положении пристало комментировать подобные вещи. И потом, – она стала смотреть в окно, – никогда не могла понять, зачем ты за него вышла. Почему ты от него уходишь, понять все-таки значительно проще.

Кэролайн рассмеялась:

– Я забыла, зачем я за него вышла. В том-то и проблема.

– Какая удача, что у вас нет детей.

– Разве? – Лицо Кэролайн приняло такое жесткое выражение, что она стала похожа на вождя индейцев из вестерна пятидесятых, когда зрителю еще разрешалось быть на стороне ковбоев. – По-моему, это досадно. Это означает, что если я захочу детей, то придется начинать всю эту проклятую мороку сначала. – (В этом была доля правды.) – Временами мне кажется, что в определенном смысле не так уж и важно, за кого выходишь. Все равно он тебе осточертеет рано или поздно.

– Тогда зачем уходить от Эрика?

– Я сказала «в определенном смысле», – отозвалась Кэролайн довольно резко, уже совсем отворачиваясь от дороги и едва не врезаясь в огромную фуру. – В моем возрасте можно и признать уже, что леди Акфилд, возможно, права.

Одной из самых пугающих особенностей частной жизни семьи Бротон было то, что Кэролайн и Чарльз, разговаривая между собой, называли мать «леди Акфилд». Здесь была доля шутки, но отчасти это передавало определенное отношение. В любом случае от этого становилось не по себе. Кэролайн продолжала:

– Она сказала, что было бы ошибкой выходить за человека вульгарного и без гроша в кармане, и, естественно, так я и сделала. Но она добавила, что если уж мне необходимо нарушить эти основные правила, то я должна обязательно выйти за человека вежливого и доброго, поскольку грубость и жестокость – единственные два качества, которые совершенно непоправимо отравляют жизнь.

– Я с ней согласна, – кивнула Эдит.

Возможно, она даже удивилась мудрости этого замечания своей свекрови. И совершенно зря. Леди Акфилд была слишком умна, чтобы не понять, что настоящее страдание убивает любые стремления. Вот только она значительно разумнее подходила к вопросу о том, что такое настоящее страдание.

– Эрик был так груб. Не только со мной, со всеми. Наши званые обеды были похожи на тест на выживание. Гостям приходилось являться во всеоружии и смотреть, от скольких гнилых помидоров они сумеют увернуться, пока не решат, что лучше им убираться подобру-поздорову. Оглядываясь назад, я вообще не понимаю, почему кто-то из них отваживался сунуться к нам снова.

– Но тогда зачем ты за него вышла?

– В какой-то мере назло матери, – ответила Кэролайн таким тоном, будто это было совершенно понятно и естественно. – А еще потому, что он был такой красивый. И наконец, наверное, потому, что он так ужасно хотел на мне жениться.

– А теперь ты считаешь, это не было искренним?

– Что ты, вполне искренним. Он отчаянно хотел на мне жениться, ведь я была дочерью маркиза. И этого я не понимала. Или вернее, я не понимала, что дело только в этом.

Эдит ничего не сказала. Разговор переходил в опасную область. Она слышала, как начинает трескаться лед под ее нерешительными шагами.

– Угу, – пробормотала она.

Но Кэролайн еще не закончила:

– Вот как ты хотела выйти за Чарльза. – Эдит никак не отреагировала, и она продолжила: – Не то чтобы я тебя винила. При таком раскладе в этом значительно больше смысла. По крайней мере, выйдя за Чарльза, ты стала графиней. А вот на что Эрик рассчитывал, я до сих пор не понимаю.

Несколько минут они ехали молча. Затем Эдит возобновила разговор:

– Если ты так думаешь, зачем ты меня туда везешь?

Кэролайн задумалась ненадолго, нахмурилась, как будто раньше ей это в голову не приходило, и заговорила с некоторым сомнением:

– Потому что Чарльз очень несчастен.

– Разве? – спросила Эдит заинтригованно.

– Да.

Кэролайн прикурила, и Эдит показалось, что они сейчас въедут в разделительную полосу.

– Я знаю, леди Акфилд думает, что все это пройдет. Она мечтает, что он забудет тебя и женится на дочери какого-нибудь пэра, которая родит ему четырех детей, двое из которых унаследуют поместья ее родственников по материнской линии. – Кэролайн невесело рассмеялась.