Майкл Шейбон - Потрясающие приключения Кавалера & Клея

Падение качества, последовавшее за революционным переходом к оригинальному содержанию, случилось тотчас и стремительно. Штрихи стали неуверенными, позы неловкими, композиции статичными, фоны непроработанными. Ступни, которые, как знает любой, нелегко нарисовать реалистично, почти начисто исчезли с панелей, а носы свелись к простейшим вариациям на тему двадцать второй буквы английского алфавита. Лошади напоминали паукообразных собак с грудью навыкат, автомобили тщательно обрисовывались штрихами скорости, дабы скрыть, что они лишены дверей, нарисованы не в масштабе и все как под копирку. Красоткам, необходимой стреле в колчане любого рисовальщика, более или менее везло, а вот мужчины обычно стояли столбом в костюмах без единой морщинки, словно отштампованных из дымоходной жести, и в шляпах, которые, по виду судя, весили больше автомобилей, – все неловкие, все с огромными подбородками и все засандаливали друг другу кулаками в носы-галочки. Цирковые силачи, великанские слуги-индусы и туземные вожди в набедренных повязках непременно щеголяли прихотливой мускулатурой – глазоцепсами и октоцепсами, поясоидами и животами, походившими на пирамиду из пятнадцати бильярдных шаров. Колени и локти болезненно гнулись под гуттаперчевыми углами. Цвета в лучшем случае получались тусклыми, в худшем – почти отсутствовали. Иногда все изображалось лишь двумя оттенками красного или двумя же – синего. Но главным образом комиксы страдали не от художественного несовершенства – ибо в них были и немалая витальность, и порожденный Депрессией общий порыв к самосовершенствованию, и даже порой встречался невезучий, но талантливый рисовальщик-другой, – но от тяжелого случая штамповки. Все, что ни возьми, было вариацией – порой почти дословной – на тему газетного стрипа или бульварного радиогероя. Радиогерой Зеленый Шершень множился разноцветными осами, жуками и пчелами; Тень отбрасывал тень, где копошились легионы городских партизан в костюмах, фетровых шляпах и с обучением у ламы за плечами; всякая злодейка оборачивалась прозрачно замаскированной Леди Дракон. Таким образом, комикс почти сразу или вскоре после рождения стал чахнуть, не обретя ни цели, ни самости. Все, что предлагали комиксы, можно было найти еще где-нибудь, выше качеством или дешевле (а по радио – так просто задаром).

А затем в июне 1938 года появился Супермен. Два еврейских пацана из Кливленда прислали его по почте в редакцию «Нэшнл периодикал пабликейшнз», наделив силой сотни мужчин, могуществом далекого мира, полной мерой отмерив ему надежд и отчаяния своей очкастой юности. Художник Джо Шустер, строго говоря, был еле-еле способным, но с самого начала понимал, что большая прямоугольная полоса комикса предоставляет возможности темпа и композиции, какие в газете обычно недоступны; он соединял три панели вертикально, чтобы передать всю параболическую энергию коронного прыжка Супермена через небоскреб (на том этапе своей карьеры Человек из Стали еще не умел по-настоящему летать), выбирал ракурсы и расставлял фигуры с неким кинематографическим шиком. Писатель Джером Сигел, смешав жар фанатичной своей любви и лапидарные познания в области бульварной литературы и ее предшественников, создал волшебный сплав из нескольких персонажей и архетипов, от Самсона до Дока Сэвиджа, обладавший уникальной растяжимостью, прочностью и блеском. Изначально Супермен задумывался газетным героем, однако явился к жизни и расцвел на страницах комикса, и после этого чудесного рождения формат наконец-то стал выбираться из грязи переходного периода и яснее выражать свою задачу на рынке десятицентовых грез: воплощать жажду власти и вульгарные портновские вкусы племени бессильных людей, которым не дают самостоятельно одеться. Комиксы были Детским Чтивом, чистым и честным, и возникли ровно в тот момент, когда у американских детей после десяти лет чудовищных невзгод стали порой заводиться в карманах лишние даймы.

– Вот это комикс, – пояснил Сэмми.

– Большие деньжищи, ты говоришь, – сказал Джо; сомнения его обострились.

– Пятьдесят долларов в неделю. А то и больше.

– Пятьдесят долларов! – сказала Этель, и Сэмми почудилось, что традиционное ее недоверие пошло складочками неуверенности, будто отъявленная возмутительность этого заявления гарантировала его правдивость.

– Сорок минимум.

Этель скрестила руки на груди и постояла, кусая нижнюю губу. Затем кивнула.

– Надо подобрать тебе галстук получше, – сказала она Джо. И ушла назад в квартиру.

– Эй, Сэм Клей, – прошептал Джо и достал аккуратный сверточек из бумажной салфетки, куда спрятал несъеденный завтрак. Скупо улыбнувшись, показал Сэмми. – Куда можно выбросить?

Контора «Империи игрушек» располагалась на четвертом этаже Крамлер-билдинг, на несчастливом отрезке Двадцать пятой улицы возле Медисон-Сквер. «Крамлер», четырнадцатиэтажное конторское здание, облицованное камнем цвета несвежего воротника, – окна заросли сажей, исчерчены редкими модерновыми зигзагами, – высился одиноким жестом коммерческого оптимизма в квартале, застроенном малоэтажными кирпичными «налогоплательщиками» (сдача в аренду этих минималистичных конструкций приносила денег в самый раз, чтобы уплатить налог на землю, которую они занимали, и не более того), заколоченными торговыми залами, где выставлялась шерстяная одежда, и плесневеющими штаб-квартирами обществ взаимопомощи на службе редеющего и разрозненного иммигрантского населения, которое прибыло из государств, уже исчезнувших с карты мира. «Крамлер» открыли в конце 1929 года, а затем банк забрал его назад, когда застройщик выпрыгнул из окна своего кабинета на четырнадцатом этаже. За прошедшие десять лет зданию удалось привлечь невеликий, но разнообразный состав съемщиков, в том числе издателя эротических бульварных журналов; торговца шиньонами, фальшивыми бородами, мужскими корсетами и туфлями, увеличивающими рост; а также агентов третьесортного цирка со Среднего Запада, отвечавших за Восточное побережье; всех их, как и Шелдона Анапола, заманила уцененная аренда и товарищеская атмосфера жульничества.

Невзирая на витавший в окрестностях запашок неудачи и дурной славы, Шелдон П. Анапол – чей свояк Джек Ашкенази владел корпорацией «Пиканто-пресс» на седьмом этаже – был талантливым бизнесменом, обаятельным и жестоким. Он пришел работать на Хаймана Лазара, основателя «Империи игрушек», в 1914 году, в двадцать лет, разъездным коммивояжером без гроша в кармане, и спустя пятнадцать лет скопил достаточно, чтобы подчистую выкупить компанию у Лазара, когда тот повздорил с кредиторами. Дорого доставшийся цинизм, низкие накладные расходы, безмерно низкопробная продукция и ненасытная страсть американских мальчиков к мини-радиоприемникам, рентгеновским очкам и ладонным шокерам «Веселый звоночек» помогли Анаполу не только пережить Депрессию, но также дорастить двух дочерей до выпускного в частной школе и содержать, или, как он любил выражаться, бессознательно обращаясь к образам линкоров и лайнеров «Кьюнард», «поддерживать на плаву», свою громадную и дорогостоящую жену.