Эрик-Эмманюэль Шмитт - Месть и прощение (сборник)

– Человека?

Он задумался, невозмутимый, заинтересованный не больше, чем если бы играл в скрабл.

– Не знаю, хочу ли я быть человеком. – Он подкрепил свои слова кивком и продолжал: – Ты когда-нибудь видела, как охотится тигр?

Глаза его вдруг заблестели, он представил себе сцену, известную им одним. Губы растянулись в восторженной улыбке, лоб разгладился, казалось, Сэм Луи входит в транс. Чтобы разговорить его, Элиза ответила:

– Нет.

– Ничего нет прекраснее на земле. Мой образец – тигр… Одиночка, который метит свою территорию и не уступает ее никаким незваным гостям. Выходя на охоту с наступлением ночи, он оттачивает свои чувства, слышит любое дыхание, чует каждый запашок. У этого гиганта все настроено, и слух, и нюх. Тайком, украдкой, невидимый, он перемещается в лесной чаще так, что никто его не заметит. Это маг камуфляжа. Ты наконец замечаешь его, но на самом деле ты его уже видел тысячу раз. Приметив добычу, он застывает в абсолютной тишине. Прыгает, только когда его жертва оказывается в десяти метрах, и тогда – хоп! – подобравшись сзади или сбоку, хватает ее, не ожидавшую нападения, и вонзает зубы ей в горло. Потом он тащит ее в укромное место, чтобы спокойно полакомиться… Начинает с мясистых частей, ляжек или ягодиц. Никому из людей не сравниться с ним, ни у кого нет его силы и легкости, гибкости и мускулатуры. Ни у кого!

Разгоряченный своим рассказом, он хлопал ладонями по груди, по бедрам, по рукам, его тело глухо отзывалось пустотой, и эти многократные удары опровергали его слова: он-то считал себя именно таким, мощным и гибким. Он был равен тигру.

Элиза опустила веки. В одну секунду она преобразовала охоту тигра в пятнадцать преступлений Сэма: одиночка, который бродит в джунглях Монпарнаса с наступлением ночи, подстерегает девушку; дождавшись, когда она выйдет из машины, бросается на нее, оглушает и тащит в закут с мусорными баками, чтобы полакомиться ее телом, бедрами и ягодицами в первую очередь. Ей стало дурно, и она открыла глаза.

Напротив нее, за стеклом, Сэм Луи, завершивший рассказ, пребывал в экзальтации. Элиза рывком поднялась, повернулась на каблуках и направилась к двери.

Озадаченный, он протянул:

– Эй! Что ты делаешь?

– Я ухожу.

– Уже? Мы только начали…

Сэм не мог допустить, чтобы она ушла, как раз когда он наконец открылся ей. Он возмутился:

– Черт, я тебе рассказываю о своем идеале, а ты сваливаешь!

Полностью владея собой, Элиза вернулась к нему и, опершись на спинку стула, бросила:

– Сэм Луи, ты, по-моему, очень далек от своего идеала.

– Как?

– Тигр никогда не пришел бы на встречу. А ты вот он. Прощай.

И она ушла, не оборачиваясь.

Взъерошенный кот прыгнул, выставив вперед лапы, выпустив когти, завертелся волчком и упустил бабочку.

– Р-р-р…

Он сердито фыркнул. Глаза его горели огнем непокоренного дикаря. Нацелившись на репейницу с оранжево-чернильными крылышками, он снова прыгнул. Промашка. Раз. Другой. Третий. Беззаботно и весело бабочка продолжала свой непредсказуемый полет. Кот зарычал.

«Да, этот звезд с неба не хватает», – подумала Элиза, заметив его фиаско.

Неудача повергла кота в истерику. Он не мог охотиться, не слыша криков, свиста, аплодисментов.

Мимо него пролетела муха, и быстрым движением челюстей он зажал ее в пасти. Изумившись, что ему это так легко удалось, он на секунду замер, не веря, потом, придя в себя, перемолол муху зубами, посмаковал, высосал, разгрыз, сощурив глаза, стиснув зубы, в восторге от своей добычи. Насекомое стоило сокровищ Али-Бабы.

Выгибаясь, блестя переливами на шерстке, хвост торчком, он подошел к работавшей на террасе Элизе и потерся о ее ноги.

– Брысь! – крикнула Элиза, отпрянув.

Она теперь не выносила кота. После рассказа Сэма Луи она видела в нем тигра в миниатюре, этот безмятежный эгоизм хищника, эту природную кровожадность, инстинктивную, аморальную, позволяющую отнять жизнь ударом лапы и порождающую полную амнезию, стоит только удалиться от трупа, отсутствие сожалений и угрызений совести. Сама жестокость в угольно-черной шкурке.

– Брысь, я сказала!

Она слегка пнула его ногой. Кот как будто удивился, не понимая, почему она его не обожает, такого, на его взгляд, замечательного.

Работа Элизы буксовала. Мало того что похождения «Красных бригад» ее больше не увлекали, мыслями она постоянно возвращалась к Сэму Луи. Этот человек покинул мир людей ради мира животных; много лет он соперничал с тигром. С каких, кстати, пор?

– Мяу…

Кот, силясь привлечь ее внимание, вошел в полутемную квартиру. Весь движение, он шел по комнате, помахивая хвостом и окидывая мебель взглядом хозяина.

Элиза поморщилась. Как? В тюрьме она виделась с человеком, покинувшим мир людей ради мира животных; здесь к ней является зверь, который хочет из мира животных в мир людей. Довольно!

Она громко хлопнула в ладоши, и звук разнесся оглушительным эхом по полупустой квартирке.

Черная тень метнулась с матраса, юркнула рыбкой между ее ног и в мгновение ока скрылся за изгородью.

– Скатертью дорога.

Она закрыла дверь.

В ванной она посмотрела на себя в зеркало. В нем отражалась насупленная незнакомка. Несмотря на прямую осанку, вид у нее был побитый, плечи ссутулены, под глазами круги, губы искусаны, волосы, неухоженные, без блеска, присутствовали на голове по привычке, как забытая шляпа. Ощупав щеки, скулы, лоб, оттянув уголки губ и веки, она осознала свой крах: лицо ее утратило былые совершенные черты и теперь его оживляла лишь мимика, глаза светились лишь отраженным светом, а кожа обретала краски благодаря макияжу. Сама по себе она была погасшей женщиной.

Смеркалось.

Она обошла свое крошечное жилище. О, она могла расположиться где угодно, здесь никого не было. Ни ребенка, ни мужчины. Новое одиночество, одиночество не сознательно выбранное, как в иные периоды ее жизни, но вынужденное, лишенное капризов, отказов, бравад, ожиданий, встреч. Одиночество побежденной. Не завоевательницы. Она вздохнула.

– О чем мой вздох? Только не углубляться!

На фоне синеватых сумерек кот наблюдал за ней из-за застекленной двери. Когда она его заметила, он поскреб стекло розовой лапкой, деликатно, грациозно: он хотел войти.

Элиза подошла к нему. Он заерзал, счастливый, чувствуя себя в выигрыше.

– Нахал!

Она присела, посмотрела на него и посмотрела со стороны на себя, смотрящую на него.

Несколько лет назад она открыла бы дверь; несколько лет назад она еще была славной женщиной; тогда она думала, что доброта, отзывчивость, великодушие, верность являются основополагающими качествами, более того, действенными добродетелями. «С добротой, моя девочка, ты одолеешь все преграды» – вот чему она учила Лору, которая обошлась бы без этого совета: сама природа наделила ее характером нежным, доверчивым, мягким, сочувственным, открытым людям до самозабвения. «Доброта – оружие, которое обезоруживает», – повторяла Элиза, гордая своей дочерью. Увы, теперь она эту доброту ненавидела. Лора погибла из-за нее! Надо было воспитать дочь недоверчивой, жесткой, осторожной, воинственной, нелюдимой, подозрительной, суровой, чтобы на нее не напал такой вот Сэм Луи.