Даниэль Кельман - Ф

Улыбаясь своим мыслям, я подхожу к другому стулу. С меня градом льет пот. Хочется взять чего-нибудь из автомата да выпить. Но это невозможно. Не могу же я здесь пить колу прямо из бутылки, необходимо блюсти остатки достоинства. Будь я худым – не было бы проблем. Но это не мой случай.

Я усаживаюсь и принимаюсь ждать. Может, никому от меня ничего и не понадобится. Двое мальчишек играют в футбол, яростно дергая за рукоятки и с треском пиная туда-сюда мячик. Позади них трое девочек скачут вокруг стола для пинг-понга. Они просто отлично играют – мне почти не видно, как мелькает мячик. Свистят и поскрипывают игровые приставки. Пахнет потом. Одна из девчонок направляется в мою сторону. Я вздрагиваю, но она, к счастью, сворачивает к компьютерам. Самое ужасное – когда девочки приходят ко мне сообщить, что беременны. Я знаю, что отвечать, правила в этом отношении строги, но на самом деле просто не представляю, что делать. С усомнившимися в вере проще. Там можно просто говорить о тайне, даже думать не надо. Увы, сомневаться в вере уже не модно.

Я смежаю веки. Ну надо же, именно Финкенштейн! Наверное, придется пойти поздороваться, он ведь знает, что я здесь, будет странно, если я не объявлюсь. Да и не нужно мне его избегать, нельзя позволять зависти овладеть мной.

Открываю глаза. Кто-то потеребил меня за колено. Передо мной сидит юноша. Я его знаю, он часто сюда приходит, и звать его… Забыл. Была бы у меня хорошая память на имена, авось и запомнил бы. У него уже пробивается бородка, на голове голубая бейсболка с буквами «N» и «Y», правую ноздрю пронзает тонкое колечко. На футболке красуется надпись «bubbletea is not a drink I like» [1]. Джинсы рваные, но это он их уже такими купил. Лицо бледное, может, поэтому бородка и заметна. Смотрит на меня чуть покрасневшими глазами.

– Да? – говорю я.

Кашлянув, он начинает говорить. Я склоняюсь к нему. С трудом разбираю его слова, бормочет он быстро, к тому же вполголоса.

– Минуточку. Помедленней, пожалуйста.

Уставившись на свои кроссовки, он опять прочищает горло, начинает с начала. Постепенно я начинаю понимать: случилась драка, в ней была замешана какая-то бабочка… «Баттерфляй, – то и дело повторяет он, изображая руками нечто вроде крылышек, то так, то эдак. – Баттерфляй».

Бабочка?.. Какая бабочка?.. Я начинаю что-то подозревать.

Ну да, да, говорит он, нож-бабочка. Баттерфляй. Вот так вот раскидывается, вот так вот пыряешь, все очень быстро произошло.

– Минуточку. Поясни.

Вздохнув, он, обливаясь потом, поясняет. Чего-то я не понимаю, но суть улавливаю. Они с двумя приятелями, которых зовут Рон и Карстен, пару суток назад поссорились на ночной дискотеке с парнем, которого тоже зовут Рон; то, что они тезки, – чистая случайность и не имеет никакого значения. Хуже, впрочем, то, что сидящего передо мной – теперь-то я припоминаю – тоже зовут Рон. Так вот, этот Рон, другой Рон и Карстен повздорили с тем Роном по какой-то причине, которой никто из них уже не помнит, может, из-за денег, может, из-за девчонки, а может, и вовсе без причины, в конце концов, ссоры постоянно возникают на пустом месте, но стоит одному поднять на другого руку, и причина теряет всякое значение, роль играет только тот факт, что кто-то кого-то ударил.

– А что это вообще значит, эта надпись на твоей футболке – «bubbletea is not a drink I like»?

Рон смотрит на меня в растерянности – видно, он никогда об этом не задумывался.

– Не важно, – отмахиваюсь я. – Продолжай.

Он заходится в кашле, трет глаза. Ну так вот, он, Рон и Карстен только что встретили тут на улице того Рона, который ударил Рона на дискотеке.

– Вот так случайность!

Вообще-то никакая это не случайность, отвечает он, учитывая, что после обеда они частенько прогуливаются по этой улице, да и Рон почти каждый день после обеда прогуливается по этой улице, но все же они не могли предвидеть, что встретятся, и Рон, по всей видимости, тоже, иначе было бы откровенно глупо с его стороны заявляться именно сейчас и разгуливать в одиночку. Ну они его и отметелили, не самым, конечно, жестоким образом, но все же как следует, основательно.

– Плохо, – отвечаю я.

Плохо-то оно плохо, но это не самое худшее, потому что тогда бабочку еще никто не доставал. Возомнил тут один о себе невесть что, и вот…

Отец Таулер встает со стула, подходит к автомату с напитками, достает бутылку кока-колы, открывает, возвращается к девчушкам, пьет. Я гляжу на него с завистью.

– Что, прости? Извини, я на секунду… Что ты сказал?

Рон спрашивает, слушаю ли я его вообще.

– Да, повтори, пожалуйста!

Так вот, возомнил он о себе невесть что. Тот парень. Хотя его это совсем не касалось, вообще никак! Вот нахал. Он даже не с того района, кто его знает, откуда он взялся! Просто слишком много о себе возомнил!

– И что случилось?

И вот, значит, выхватил он нож. Баттерфляй. Так вот – хоп! щелк! – и пырнул. Все так быстро произошло. И они бросились наутек. А Рон остался лежать на дороге.

– Рон?

Да не тот, который ударил, а тот, другой! Он трет руками лицо.

Надпись на футболке почему-то начинает меня люто раздражать. Кто только такое шьет?

– Кто-нибудь вызвал полицию?

Может, и вызвал, отвечает Рон. Полицию всегда кто-нибудь вызывает.

– Он был ранен?

Он смотрит на меня так, словно у меня серьезные проблемы с восприятием. Разумеется, медленно произносит он. Естественно, был. Как иначе-то! Рон ведь пырнул его! Ножом! Бабочкой. Как тут не будешь ранен? Парень окидывает взглядом играющих в пинг-понг, режущихся в приставку, потом наклоняется ко мне и спрашивает, могу ли я даровать ему упущение.

– Отпущение?

Ну да, отпущение. Может ли он получить у меня отпущение. И могу ли я, если ко мне вдруг заявится полиция, подтвердить, что это не он его пырнул, а Рон.

– Как же я могу это подтвердить?

Голова у меня идет кругом, на этот раз не из-за жары. Неужто все это происходит на самом деле? Ко мне на исповедь еще никогда не приходил человек, совершивший насилие, преступление. В обычной жизни такого просто не бывает, даже если авторы сценариев и детективов придерживаются иного мнения и полагают, будто подобные инциденты случаются каждую неделю. Мне бы следовало вызвать полицию. Но я не имею права. Или, наоборот, обязан? Можно ли вообще считать происходящее исповедью? Мы с ним не в конфессионале, мы даже не в церкви. Может быть, я как раз и должен вызвать полицию? Почему все так сложно и почему здесь такая духота?

Словно прочтя мои мысли, он начинает всхлипывать. По его покрытым пушком юным щекам катятся слезы. Прошу вас, говорит он, прошу, господин священник!

С другой стороны, размышляю я, предположим, что это исповедь. Я имею право принимать решение на этот счет, и я считаю, что это она. В таком случае мне никак нельзя обращаться в полицию. Церковное право запрещает мне так поступать, и законы государства на моей стороне. Вопрос тут же решился бы. Ну а отпущение? А почему бы мне не отпустить ему грех? Нет никакого Бога, который был бы обязан простить ему только потому, что я осенил его крестом. Это все слова. Они ничего не меняют.