Васкен Берберян - Дети разлуки

Ампо покраснел, смутившись от пристального взгляда Волка. Ему показалось, что его слова были некстати, и он замялся, прежде чем продолжить:

– Мой отец, когда был молодым, поехал на экскурсию в район городка Аль-Мансура. Когда они вышли из автобуса, то в песке он нашел золотой крестик с выгравированными на обратной стороне именем и датой. – Он запустил руку за пазуху и вынул из-под свитера крестик на цепочке. – Вот он, – сказал он, смущаясь еще больше, повернул крестик и прочитал: – «Ампартсум, тысяча девятьсот пятнадцатый».

Волк выпрямился, расправил плечи и склонил голову в знак уважения.

– Годы спустя, когда родился я, меня решили назвать тем же именем, что и ребенка, погибшего в пустыне. – Ампо повернулся к товарищам и воодушевленно произнес: – С тех пор я ношу его имя и его крестик.

Азнавур вскочил. Казалось, он хотел что-то добавить, но остался стоять с высоко поднятой головой и сжатыми губами, будто отдавая честь кому-то.

Керопе последовал его примеру, а затем и Левон – чилиец, и Семпо – ливанец, и Арам – грек, а за ними Дадино и Дадоне – венгерские кузены, пока наконец не поднялся весь класс.

Все стояли ровно, неподвижно, поглощенные мыслью о всеобщей боли.

– Микаэль!

Юноша обернулся.

– Куда ты идешь?

– Хочу отнести мои часы отцу Никогосу.

Волк улыбнулся:

– Значит, ты ему доверяешь.

Отец Никогос по прозвищу Тик-Так был монахом, выходцем из Стамбула, и уже много лет жил в колледже. Он не был ни преподавателем, ни административным работником. Его единственной обязанностью был ремонт часов всех типов: от ручных и настольных до карманных и ходиков. Он сидел в своей каморке, в центральном коридоре, там, где размещались классы и лаборатории. Тик-Так скрупулезно и с удовольствием чинил часы студентов, а также всей армянской диаспоры в лагуне.

– Что с ними не так? – спросил Волк.

Микаэль завернул манжет и показал старые часы «Омега», принадлежавшие его отцу. В центре циферблата виднелись капельки конденсированной влаги на запотевшем стеклышке.

– Вероятно, намокли. Мне приходится постоянно заводить их, иначе они останавливаются.

Они пошли дальше по коридору бок о бок до комнатки часовщика. Одинокая лампочка свешивалась с потолка и освещала тесное пространство, в коморке никого не было.

– Отец Никогос! – позвал Микаэль, перегнувшись через стойку, на которой валялись шестеренки, спирали и винтики. Крохотные пинцет и отвертка поблескивали на свету.

– Может, он спрятался под столом, – пошутил Волк. – Наверняка сейчас в капелле, в это время он молится.

Юноша кивнул с сожалением.

– Как вообще у тебя дела, Микаэль? – спросил Волк, пока они шли обратно.

– Простите?

– Жизнь в колледже тебе нравится?

Юноша задержался с ответом.

– Не очень, отче.

Волк вопросительно посмотрел на него:

– Это из-за случая в столовой? Ты почти потерял сознание!

– Я почувствовал неожиданный приступ рвоты.

Учитель замедлил шаг:

– Микаэль, ты ведь знаешь, что все мы здесь в вашем распоряжении. Я хочу сказать, что бы с тобой ни случилось, ты не должен бояться рассказать мне об этом. Как другу, как старшему брату.

Они спустились по лестнице, ведущей на первый этаж.

– Я предпочел бы услышать от тебя о твоих затруднениях, чем от других, – добавил Волк, понизив голос. – Ты так не думаешь?

Микаэля спас Тик-Так, который как раз поднимался по лестнице с неожиданной быстротой. Худое, почти юношеское тело и постоянная радостная улыбка на лице делали его похожим на постаревшего мальчика.

– Я как раз искал вас! – воскликнул Микаэль, показывая свои часы.

Монах остановился и наморщил лоб, будто силясь вспомнить что-то.

– Это «Омега», да? – спросил он спустя пару секунд.

– Да.

– Ход калибра Нуар? – сказал он, глянув на часы.

Микаэль не понял вопроса и уставился на него в замешательстве.

– Тебе повезло, это просто сокровище, правда, отец Кашишьян?

Волк снисходительно улыбнулся.

– Пойдем со мной. Мы их сразу же прооперируем, и без наркоза. – Монах взял Микаэля под руку и повел наверх в свою «операционную».

– Если побежим, то еще успеем.

Франческа посмотрела на свои стоптанные и потерявшие форму замшевые мокасины.

– Не могу, Микаэль.

– Да сможешь, давай, за мной!

Они летели почти с детским восторгом, обгоняя время: у них было не более получаса, потому что Микаэль должен был вернуться в колледж ровно в три.

А тем временем…

– Волк болен и отменил урок, – объяснил он.

– И вы решили исповедоваться всей группой?

Они засмеялись. Это было одно из тех мгновений, когда ни о чем не думалось, было просто хорошо и ничто не могло потревожить их, кроме влечения, еще не ярко выраженного, которое они испытывали друг к другу.

– Куда бы ты хотел пойти? – спросила его Франческа.

– Право, не знаю. Решай ты, ты же венецианка.

– Я бы хотела отвести тебя в Риальто [37].

– Отлично.

– Тогда свернем здесь, – сказала девушка, увлекая его за собой в узкие переулки, о существовании которых могли знать только местные жители.

Наконец, запыхавшись, они выбежали на небольшую площадь с красивым зданием с арочными окнами.

– Мы у Наранцарии [38]! – воскликнула Франческа.

Они посмотрели направо и восхитились открывшимся им великолепным видом.

– Риальто, – прошептали они одновременно.

Мост из белого камня, похожий на парусник, величественно перекинулся через Большой канал. Молодые люди замешкались на площади в нерешительности, куда еще пойти, почти утонув в людском потоке, текущем меж установленных вдоль канала лотков. На мосту были заметны сверкающие на солнце витрины. Ювелиры Риальто славились своими изделиями.

– Ты когда-нибудь видел, как работают ювелиры?

Микаэль покачал головой.

– А что, если нам пойти в Пескарию? – спросил он у подружки.

– Давай!

Под портиками вдоль канала расположились прилавки под разноцветными навесами. Плиты мостовой были мокрые, и от них воняло чем-то солоновато-горьким. Огромное количество голодных чаек кружило над всем этим богатством недр морских. Мужчины в резиновых сапогах громко зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Лавраки и ораты, еще живые кильки и сардины, ракообразные и морепродукты лежали в деревянных ящиках, обложенные лимонными дольками и зелеными водорослями.

– Две лиры за килограмм! – кричал рыбак, поливая серебристые скумбрии.

Этот сильный проникающий запах напомнил Микаэлю афинские рынки. И он подумал об отце, который был не только большой любитель рыбы, но еще и уверял, что она весьма полезна для здоровья. «Все, что происходит из моря, пойдет тебе только на пользу, – говорил он, – ешь в изобилии, сын мой». В колледже никогда не подавали к столу рыбу, разве что вяленую треску, так что от одной мысли о свежей рыбе, приготовленной на гриле, у него потекли слюнки.