Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

А вот в реальной жизни (во всяком случае, так считает его гомеопат и, конечно же, все обитатели “Дома Намасте”) нужно стремиться к тому, чтобы избавиться от этого своего основного слова, стереть его, уничтожить, найти и обезвредить, заменив на любовь, мир или что-нибудь еще такое же мягкое и симпатичное. И что потом? Ходить всю жизнь с блаженной улыбкой на лице, распевать мантры, одеваться в некрасивую одежду и пробуждать во всех чувство вины? А что такого уж плохого в нормальных искренних страданиях? Ведь, если ты страдаешь, значит – живешь, значит, ты настоящий и свободный. Осознанность, которой Флёр ушла кого-то обучать, оставив Пи одного в этой просторной пуховой постели, впитавшей запах ее волос и духов, похоже, существует для того, чтобы превратить тебя в кроткое животное, которое целыми днями стоит себе посреди поля, ни на что не жалуется, не крушит заборов, не…

Пи не пишет свои книги на уровне слова. А некоторые умеют это делать. Их предложения гарцуют, подобно счастливым лошадкам, пока не попадается вдруг такое слово, которое неудачным гвоздем из подковы впивается лошади в ногу, та встает на дыбы, сбрасывает наездника и уносится прочь. Писать на уровне слова – разумно, но это может делать всякий, у кого есть под рукой неплохой словарь. Раньше Пи хотел вместо этого писать на уровне предложения, как Хемингуэй и Карвер, – правда, потом выяснилось, что предложения за Карвера, кажется, писал кто-то другой – редактор, что ли? Как там его звали… Да, точно, редактор, и Пи собирался рассмотреть этот случай со студентами на курсе литературного творчества, но забыл вовремя заказать ксерокопии, и… Теперь, когда Пи пишет (а это происходит нечасто, потому что жизнь вечно лезет из всех щелей), он делает это на уровне события, как Толстой в своей “Девочке и грибах”. И эту историю, кстати, тоже надо бы отксерокопировать, но… Пи зевает. По крайней мере, осознанность избавляет от ненужной болтовни. И все равно она его бесит. Правда, на прошлой неделе он отправил одного студента на занятия йогой. Но это ничего не значит. Йога – тоже страдания. Йога – ладно. Проблема во всей остальной чуши, которую они навыдумывали.

Пи делает стойку на голове, просто чтобы убедиться, что не разучился. В спине что-то смещается, когда он опускает ноги.

Горячий душ. Флёр такого горячего не вытерпит. Вернуть регулятор в прежнее положение, которое она установила? Нет. Пускай тоже немного пострадает, когда решит принять душ. Нормальной еды для завтрака у Флёр не бывает, один только птичий корм и холодный обезжиренный йогурт, поэтому, одевшись, Пи идет в главное здание и встречает на кухне Блюбелл – она уже собирается готовить дал к обеду. Опоздал. Опоздал. ОПОЗДАЛ! Да-да-да, но вид Блюбелл внушает спокойствие, и к тому же, если он съест толковый горячий завтрак, можно будет обойтись без обеда – получается, что он сейчас даже экономит время, хотя сегодня все равно нет никаких дел, кроме разве что необходимости опять начать новый роман и сходить за продуктами, чтобы у Кам было все, что нужно для ужина, а Нине было что положить в ланч-бокс, теперь она называет второй завтрак “ланч”, а не “тиффин”, как раньше, и, когда он предложил свозить ее в Индию, ответила что-то вроде: “Ну можно, ага”, – и давай ныть про бикини и голые плечи и про то, что в эти отсталые страны нельзя ездить на каникулы, ведь там даже толком не позагораешь.

Блюбелл готовит меду вада – его любимые. Горячие, мягкие несладкие пончики из черного дала и специй… Это блюдо из Южной Индии, значит, она готовит его специально для него. Когда Пи только приехал и поселился у них, Блюбелл нашла очень много рецептов и научилась все это готовить, чтобы он чувствовал себя как дома – впрочем, этого так и не произошло. Пи подозревает, что меду вада готовятся во фритюре, а значит, ему не следовало бы их есть, но ведь бобовые – это полезно, правильно? Блюбелл подает их с кокосовым чатни и самбаром, в котором, на вкус Пи, чересчур много тамаринда. Дальше – миска свежих фруктов с половинкой фисташкового кулфи, приготовленного сегодня в виде передней панели Тардиса [31]. Две чашки кофе. В дурацком поезде, на котором ему придется ехать из-за поломки машины, кофе не будет. А Флёр не водит машину, следовательно, машины у нее нет, и Пи нечего у нее одолжить. Женщины, что с них возьмешь.

На станции в Сэндвиче Пи замечает знакомое лицо. Не сразу соображает, кто это. Обычно этот человек одевается иначе. Сегодня он настоящий лондонец, да еще в лихо заломленной фетровой шляпе. Однако под шляпой, как ни крути, Джеймс Крофт, муж толстой Брионии, подкаблучник, совершенно затюканный женой. Пи уходит на другой конец платформы в надежде, что Джеймс его не увидел. До Лондона на поезде больше двух часов, кому охота два часа подряд молоть языком? К тому же у Пи с собой книга и “Лондонское книжное обозрение”, а еще ему не нравится то, что в разговорах с малознакомыми людьми он нервно покашливает. Но вот незадача, этот самый Джеймс – тут как тут, идет прямо к нему.

– Здравствуйте! – говорит он. – Приезжали в гости?

Нет, прибыл из космоса.

– Отличная шляпа, – замечает Пи.

– О, благодарю, – отвечает Джеймс и затягивает бесконечный рассказ об этой своей шляпе, так что, когда подходит поезд, они заходят в вагон вместе и продолжают на ходу разговаривать, а значит, теперь будет странно сесть порознь. Впрочем, обнаруживается, что Джеймс на самом-то деле весьма серьезный и приятный человек, да вдобавок тоже писатель, Пи об этом подзабыл, и сейчас едет на встречу со своей редакторшей, которая ему, он должен признаться, симпатична – так, ничего серьезного, конечно. Тут Джеймс глубоко вздыхает. И спрашивает у Пи про женщин. Как людям удается с ними справляться?

– Ну вам, по крайней мере, приходится справляться только с одной, – говорит Пи.

И тут, по причинам, которых он потом не сможет себе объяснить, Пи рассказывает Джеймсу обо всем.

В спортзале полно стариков. Они сидят и смотрят “MTV Dance” , по которому, похоже, не крутят никаких других записей, кроме тех, где показаны крупным планом женские задницы, обтянутые лайкрой, джинсой или просто хлопком, и задницы эти вертятся, дергаются, сидят на мотоцикле, лежат в кровати, седлают зебру или делают все это одновременно в разных комбинациях. Зрелище, в общем-то, не отталкивающее, хотя кто знает, что на уме у этих стариков. Один принес с собой библиотечную книгу в твердой обложке и читает ее, накинув на голову полотенце, но все остальные просто уставились на экраны, расположенные ближе всего к ним, потому что – ну, потому что эти экраны расположены ближе всего к ним и от этих видеороликов трудно оторвать взгляд. Вот, например, показывают Леди Гагу в одних только белых трусах и лифчике. Она поет о том, что вот такой уж родилась, и выглядит при этом так, будто вот-вот зачахнет от недоедания, но в то же время все это заставляет Брионию задуматься над тем, почему она сама не родилась вот такой: вероятно, именно на такие мысли и должен наводить, по задумке режиссера, этот клип. А еще, наверное, он должен наводить на мысли о том, что случилось бы, если бы ты пошла куда-нибудь в одних только белых трусах, и вдруг нагрянули бы месячные, или начались такие, знаете, желтоватые выделения, или ты спохватилась, что забыла сделать эпиляцию зоны бикини, или же сделала эпиляцию, но на месте вросшего волоска кожа воспалилась, или ты немного обмочилась…