Розали Хэм - Месть от кутюр

Он снова поклонился, пропуская Уильяма вперед.

Гертруда передала отцу толстую папку.

– Нам надо переговорить с глазу на глаз, – сказал он ей.

Выходя из кабинета, Гертруда слегка задела Уильяма рукой, однако все его внимание было сосредоточено на папке со счетами, которую мистер Пратт прижимал к груди.

– Я бы хотел купить несколько рулонов проволочной сетки и дюжину связок металлических колышков… – Уильям осекся, видя, что Элвин Пратт решительно качает головой.

Гертруда стояла у колбасного прилавка. Она видела, как молодой человек теребит шляпу и переминается с ноги на ногу, как вытягивается его смуглое худощавое лицо. Когда ее отец с ухмылкой произнес: «Триста сорок семь фунтов десять шиллингов и восемь центов», Уильям тяжело опустился на стул. Гертруде показалось, что твидовый пиджак вдруг стал велик ему в плечах. Она отправилась в туалет и накрасила губы красной помадой.

Мужчины стояли у парадной двери: Уильям хмуро смотрел в землю, мистер Пратт довольно улыбался солнечному зимнему дню. Гертруда бочком приблизилась к ним.

– Рада вашему возвращению домой, Уильям, – проворковала она.

Он посмотрел на нее пустыми глазами.

– Благодарю… И вам спасибо, мистер Пратт, я подумаю, что можно сделать. Всего доброго.

Уильям медленно побрел к машине, сел за руль и невидящим взглядом уставился на приборную доску. Мистер Пратт обратил внимание на дочь, которая смотрела на Уильяма влюбленными глазами.

– Иди работай, – велел он и степенно направился в дом, бормоча себе под нос: – Надо же, что вообразила себе… Толстая клуша, никому ее не сбагрить… и уж конечно, не Уильяму Бомонту.

Мюриэль подошла к дочери и встала у нее за спиной.

– Бал в честь футбольной команды состоится через две недели, в субботу, – сообщила она.

Табличка на двери библиотеки гласила: «Открыто по средам и субботам с 12.00 до 17.00. За справками обращаться в офис Совета графства». Тилли с прищуром посмотрела на главную улицу, по которой, точно муравьи, сновали люди, и решила прийти в среду. Она отвернулась. На глаза ей попалось здание школы, расположенное через дорогу. На площадке было полно детей: мальчишки играли в футбол, девочки прыгали через веревочку, малышня просто бегала и скакала. Мисс Димм подошла к столбу и подергала за шнурок. Звонко запел колокольчик, дети гурьбой хлынули в класс. Тилли не спеша пересекла улицу и вошла в парк. Под перечными деревьями все так же стояли низкие скамеечки, где она обычно съедала школьные завтраки… Заметив вытоптанный клочок земли перед верандой, Тилли улыбнулась: школьники, как и прежде, собираются здесь по утрам. У реки она села на берегу, скинула сандалии, опустила ноги в янтарную воду и стала рассматривать кончики пальцев. Мимо проплывали листочки эвкалипта, над головой вились насекомые. Небо роняло в воду мелкие дождевые капли.

Когда Тилли училась в школе, они заходили в класс неровным строем, высоко поднимая колени и размахивая руками в такт барабанному бою. В барабан старой колотушкой увлеченно стучал Стюарт Петтимен, крупный, плотный десятилетка. Маленькая девчушка рядом с ним в такт извлекала звуки из треугольника, а мисс Димм громко командовала: «Напраа-во! Шаа-гом ‘арш!»

Дети подходили к партам и маршировали на месте позади коричневых стульев, пока мисс Димм не отдавала приказ: «Стой, рраз-два! Садитесь и не скребите стульями по полу!» Какое-то время слышался скрип и лязганье, потом наступала тишина. Дети сидели за партами, сложив руки перед собой, и ожидали, что скажет учительница.

«Миртл Даннедж, за вчерашнюю драку, которую ты устроила после уроков, я опять назначаю тебя дежурной по чернильницам. Все остальные, откройте тетради и возьмите карандаши». – «Но я дежурила только вче…» – «Миртл Даннедж, ты будешь дежурить столько, сколько я скажу». В тот раз мисс Димм лупила ее по пальцам ржавой линейкой с криком: «Я не разрешала тебе распрямлять руки!» Белые следы от линейки еще оставались на пальцах Миртл, когда она готовила чернила. Стоя у умывальника, она смешала черный порошок с водой, а потом медленно, осторожно двинулась от парты к парте с кувшином. Наливать иссиня-черную жидкость в чернильницы было трудно. Требовалось сделать это, не пролив ни капли, но Миртл не видела, какая чернильница еще полная, а в какую нужно добавить чернил. Она подошла к Стюарту Петтимену. Чернила, налитые доверху, запузырились на белом ободке чернильницы, и тогда Стюарт толкнул парту. Чернила выплеснулись, потекли по столу, закапали прямо на его голые коленки. «Мисс Димм, она облила меня! Испачкала меня чернилами!» – заверещал Петтимен. Мисс Димм подошла к Миртл, ударила по голове, а потом за косу выволокла на улицу. Дети гроздьями повисли на окнах, громко хохоча. Целых полдня Миртл просидела на веранде, на всеобщем обозрении. Когда уроки закончились, она опрометью побежала домой, но ее настигли. Загнав жертву в угол, одноклассники сперва несколько раз сделали ей «крапивку». Потом Стюарт Петтимен велел держать Миртл за руки с обеих сторон, а сам, словно бешеный бык, с разбега ударил головой ей в живот. Она охнула от боли и, скрючившись, упала на землю. Мальчишки стащили с нее трусы и принялись тыкать пальцами, делая вид, что морщатся от запаха. Девочки припевали: «Дура Даннедж – дочка шлюхи! Шлюхино отродье! Миртл Даннедж – сучка! Миртл Даннедж – сучка!»

Мэриголд Петтимен сидела возле мягко светящейся радиолы, уложив прямо поверх папильоток пузырь со льдом, и ждала своего мужа Эвана. Тихонько бормотало радио – заканчивались шестичасовые новости. «А теперь о погоде. Сегодня ожидается небольшой дождь».

– О господи, – вздохнула Мэриголд.

Она взяла с журнального столика маленький коричневый пузырек, вытряхнула на ладонь три таблетки, разом проглотила, откинулась на спинку кресла и потерла виски. Это была худая, нервная, похожая на гончую женщина. От постоянного возбуждения на ее щеках горели красные пятна. Услышав, как в замке двери-ширмы повернулся ключ, Мэриголд резко выпрямилась и с беспокойством крикнула:

– Эван, это ты?

– Да, дорогая, – донеслось в ответ.

– Сними туфли и стряхни пальто, прежде чем входить, хорошо?

Башмаки Эвана застучали по дощатому полу веранды, клацнули сдвинутые прищепки. Эван отпер дверь и шагнул на кухню, вымытую и продезинфицированную не хуже операционной.

Эван Петтимен, плотный светловолосый толстяк с желтоватым цветом лица и маленькими пронзительными глазками, любил потрогать женщин. В разговорах он имел привычку близко наклоняться к собеседнице, облизывал губы, а во время танцев крепко обнимал партнершу, прижимаясь к ней бедром. Женщины в Дангатаре были вежливы с советником Петтименом – как-никак, глава графства и супруг Мэриголд, – однако, завидя его, тут же отворачивались и начинали разглядывать витрины либо вспоминали, что забыли купить кое-что важное в магазине на другой стороне улицы. Мужчины тоже его избегали, хотя пожимали руку со всей сердечностью. Советник Петтимен потерял сына, да и вообще в жизни ему досталось – чего стоит хотя бы его жена, невротичка Мэриголд. Как чиновник, Эван Петтимен хорошо справлялся со своими обязанностями, решал многие вопросы, не понаслышке знал, что такое зарабатывать на хлеб собственным трудом.