Джесси Эндрюс - Хейтеры

Мы сидели в бывшей комнате Квинси. Тут повсюду стояли кубки и висели его фотографии. Была даже картина – автопортрет Квинси, играющего в футбол.

– Каждый парень должен знать: никогда не начинай лизать киску, если тебе на самом деле не нравится. Если ты делаешь это, потому что тебе кажется, что так надо, и не представляешь, как это делается на самом деле, ничего не выйдет.

– Ага. Точно.

– Если ты думаешь: буду долбить языком, пока она не кончит, лучше обожди и изучи матчасть.

Еще Квинси нарисовал групповой портрет своей команды: головы и тела у игроков смотрели совершенно в разные стороны, а глаза были нарисованы как черные кружочки внутри коричневых кружочков внутри больших белых кружочков в форме мяча для регби.

– Но почему ты вообще согласилась с ним замутить? – спросил я.

Эш пожала плечами и посмотрела на меня.

– Иногда мне бывает одиноко, – ответила она.

Эти слова все изменили, и на мгновение я стал другим человеком. Наклонился и поцеловал ее. Потом отстранился, и она взглянула на меня. А вслед за этим и она наклонилась и меня поцеловала. А потом опять я. Так мы продолжали делать уж не знаю как долго.

А другим человеком я стал в том смысле, что мне действительно захотелось как можно сильнее прижаться губами к ее губам, а своим телом – к ее телу, сорваться с катушек и потерять контроль. Мое сердце неуправляемо билось, и все мышцы в теле как будто вот-вот должна была свести судорога, но этого не происходило. Я знал, что все это может закончиться в любой момент, но если я замедлюсь, возможно, у меня получится продлить это чуть дольше.

И вот мы целовались. Ее руки скользнули под мою рубашку и водили по коже. Но мы оба понимали: это не прелюдия к сексу. Просто реакция на «иногда мне бывает одиноко». Впрочем, меня это устраивало. Более того, кажется, своими действиями я пытался сообщить ей ту же самую мысль.

Ее губы были прохладными. Они оказались мягче и тоньше, чем я представлял, и солеными на вкус, как жаркое лето. Мои руки касались ее талии, спины и плеч, и, трогая ее кожу, я словно облизывал мороженое.

– Окей, – произнесла она, имея в виду «стоп». Естественно, это произошло раньше, чем мне хотелось.

Но она не ушла. Мы сели на кровати по-турецки лицом друг к другу. Было самое раннее полночь. На улице какая-то старушенция разоралась, недовольная концертом под своим окном.

– Кончайте! – вопила она. – Люди спать хотят!

– Мне вот кажется, люди самим себе врут, объясняя причины своего поведения, – заметила Эш.

– Например? – спросил я.

– Ну, например, говорят: «я тебя люблю», а на самом деле имеют в виду: «мне одиноко».

– А. Это точно.

– Или «мне одиноко», или «я хочу потрахаться».

– Ага.

– Обычно одно из двух.

– Ага.

– Вот лично у меня всегда закручивается с кем-нибудь из-за одиночества. Но люди этого не понимают.

– Точно.

– А у тебя? – спросила она.

– У меня?

– Ну да.

Во дворе трубач пытался научить чувака, играющего на губной гармошке, своей партии из песни Фрэнка Оушена Sweet Life. Хотя на самом деле это была песня Фаррелла.

– У меня тоже все упирается в одиночество.

– Серьезно?

– А еще в то, что я не могу трахаться.

– Как это?

– А вот так. Мы с моим членом в разводе.

– О.

Мне трудно было понять ее реакцию. Но я решил продолжать.

– Ага. Четыре года назад мы с ним решили оформить развод по собственному желанию. Классический пример неразрешимых противоречий. Между членом и остальным телом.

– Так, значит.

– Ага. Звучит печально, но на самом деле все не так плохо. История всем хорошо знакома: люди взрослеют и понимают, что у них нет ничего общего. В какой-то момент ты и твой член – вы просто чувствуете, что стали слишком разными людьми. И вот мне исполнилось тринадцать, мы поговорили и поняли: оба не хотим, чтобы это дальше продолжалось. Если честно, это стало облегчением для нас обоих.

Эш улыбнулась краешком губ. В ее улыбке угадывалось нетерпение. Но по какой-то причине я уже не мог остановиться.

– Правда, мне все равно было обидно, когда не прошло и года, а я узнал, что мой член забыл обо мне и нашел себе другую. А самое обидное, что этой другой оказалась – приготовься испытать шок – собака!

Эш прыснула, но тут же покачала головой, словно извиняясь за свой смех.

– Ага. Реальный удар для меня. Представь, всего через год увидеть эту громадную бернскую овчарку с человеческим членом…

– Ладно, хватит, – оборвала меня Эш. – А теперь расскажи что-нибудь, что было на самом деле.

Вы, наверное, думаете – что за проблема у этого Уэса с собаками? Он все время твердит про собак. Похоже, собаки для него пунктик. С чего бы это?

А вот с чего. У меня была собака. Мне тогда исполнилось восемь лет. Пса звали Папа Младший. Папа Младший появился у меня, когда я в одиночестве играл на церковном дворе за углом от нашего дома. Пытался побить собственный рекорд по отбиванию мяча головой от верхней части стенки. В том возрасте я часто страдал такой ерундой и называл это «удар дельфина». Вот в средней школе в какой-то момент тебе становится неловко за подобные дурачества, и ты перестаешь ими заниматься. Но проблема в том, что «удар дельфина» по-прежнему остается одним из самых веселых способов провести время, и потом, в старших классах, ты уже думаешь: ну зачем я перестал?

Короче говоря, мне было восемь лет, я практиковал «удар дельфина» на церковном дворе в одиночку, и тут рядом притормозила машина, и из нее вышел лысый нервный мужик средних лет. Он спросил, хочу ли я собаку, и я ответил «да». Тогда он достал из машины громадного неуклюжего пса со свалявшейся шерстью и сказал, что это отличная собака, со всеми прививками, приученная к туалету и все такое, просто они не могут о ней больше заботиться. Им казалось, что они смогут позаботиться о собаке, но выяснилось, что нет. Поэтому если мне нужна собака, вот, пожалуйста. И дает мне поводок. Не успел я опомниться, как уже сидел, обнимая громадного пса за шею, и смотрел, как машина уезжает с церковного двора и исчезает за углом.

Сердце у меня просто чуть не выпрыгнуло из груди. Со мной еще никогда не случалось ничего столь невероятного.

Я сразу понял, что нашел лучшего верного друга на всю жизнь. На ошейнике не было клички, поэтому по пути домой я решил назвать его Уэс Младший. Но потом поменял на Папа Младший, надеясь, что тем самым пес завоюет расположение отца. Потому что знал: папа определенно не захочет, чтобы Уэс Младший поселился у нас. Впрочем, мама тоже не захочет, но глупо называть пса Мамой Младшей. Ведь это кобель.

На самом деле теперь я понимаю, что лучше всего было бы назвать его «Оба Родителя Младшие». Короче, когда Уэс Младший предстал перед мамой с папой, они восприняли его в штыки. Очевидно, эта ситуация шокировала их до глубины души.