Джайлс Кристиан - Ворон. Сыны грома

Сейчас Эгфрит ухаживал за Кинетрит в шалаше, построенном на корме «Змея». Улаф тихо сказал мне, что ум девушки как будто бы блуждает впотьмах, и монах пытается выманить его на свет.

– Я пойду к ней, Дядя, – сказал я, все еще дрожа от усталости.

Улаф положил свою ручищу мне на плечо.

– Не тревожь ее, Ворон. Пускай монах о ней позаботится. Такие, как мы, ей сейчас не нужны. Лучше отдохни, парень.

Я кивнул: у меня не осталось сил спорить. Мы с Пендой и даже Брам были совершенно вымотаны, и потому, переодевшись в свое платье, рухнули на шкуры. Нам дали по пригоршне мяса и по бурдюку пива. На случай нападения франков выставили часовых, «Змея» и «Фьорд-Эльк» подготовили к бою. Однако оранжевое свечение на востоке говорило о том, что у императорских солдат есть другие заботы.

Сигурд ошибся, решив, будто датчане не в силах ходить. К рассвету не меньше шестидесяти из них добрались до пристани. Казалось, они пришли на зов самой реки: их истерзанные души вырвались из царства Хели, заслышав шум воды, сулящий жизнь и свободу. Увидав такую силу воли, люди Сигурда из собственных запасов сытно накормили и хорошо одели датчан, а также помогли им освободиться от оков.

– Много ли оказалось таких, кто не смог дойти? – произнес я, подумав об узниках, которые теперь коченели в темном лесу между пристанью и городом, сраженные раневой горячкой или голодом (эти убийцы ничуть не милосердней франкийской стали).

– Они возвратились к жизни благодаря тебе и Сигурду, – ответил Пенда, потирая следы, оставленные на запястьях кандалами.

– Если б не Сигурд, мы бы тоже сейчас гнили, – сказал я, подумав о том, какую невероятную хитрость проявил наш ярл, использовав пернатых для поджога: более ловкого замысла я еще не видывал, хотя поймать так много птиц и привязать к ним кусочки меха было, надо полагать, непросто.

На рассвете начался дождь. Коричневатый дым, висевший на востоке, сливался с низким серым облаком, пришедшим с севера и принесшим с собой влагу. Огонь на соломенных крышах, вероятно, уже догорал, однако новые угли алели в сердцах франков, грозя новым пожаром – пожаром мести.

Многие из кораблей, стоявших на пристани, ушли: их капитанам не нравилось соседство с воинами, хотя ни викинги, ни англичане никому не мешали заниматься своим делом. Теперь же, когда по приказу Сигурда Свейн огромным топором срубил крест на носу «Змея», последние франкские суда снялись с якорей и ускользнули вниз по реке. Датчане готовили к отплытию свои корабли, которые, хотя и уступали нашим, были вполне хороши для плавания по морю. В их изящных очертаниях и в резьбе на носах чувствовалась рука мастера-язычника. Человека, который стал для бывших узников кем-то вроде вожака, звали Рольфом. Под его наблюдением датчане проверили балласт, руль, заделку швов, паруса и лини, чтобы, несмотря на раны и истощение, суметь отплыть вовремя.

Мы с Пендой влили в себя столько пива и меда, желая размочить изнывшие кости, что едва могли держаться на ногах, когда из леса примчались Кальф и Остен. Их копья были опущены, щиты бились о спины. Викинги собрались, чтобы выслушать известия.

– Мы нагадили в медвежью берлогу, господин, – сказал Кальф Сигурду. – Синие плащи готовятся к бою. И не они одни: народ тоже ополчился. Сдается мне, франки не рады, что мы подожгли их дома.

– Их ведет этот раб Христов, тощий, как сопля, – прибавил Остен, подразумевая епископа Боргона. – Даже мечом размахивает.

– Да ну! – удивился Улаф. – Тогда этот костлявый ублюдок отрежет себе ногу, прежде чем успеет сюда добраться.

Боргону не терпелось сразиться с нами со дня несостоявшегося крещения Сигурда, и теперь представился отличный повод. Ярл бросил взгляд на «Змея», подумав, возможно, о несметном богатстве, спрятанном в ее трюме.

– Пора убираться, – сказал он. – Готовься к отплытию, Дядя.

Теперь мы стали франкам врагами и потому должны были идти только на север, минуя срединные земли империи, где на берегах петляющих рек нас могли поджидать сотни засад. Нам предстояло идти вниз по течению, и в любой другой день мы бы подняли паруса, чтобы вода и ветер, какой бы он ни был, сами несли нас вперед, но сегодня о ветре говорить не приходилось, а река, не успевшая разбухнуть от дождя, двигалась медленно. Не желая быть настигнутыми врагом, мы взяли весла. Грести пьяным нелегко: даже если ты не упадешь со своего сундука, нужно очень постараться, чтобы работать согласно с остальными, разрезая лопастью воду, а не просто подымая брызги. Однако Пенде и мне опьянение скорее помогло, позволив забыть о том, как мы все еще слабы. Думаю, наши движения не нарушали общего лада.

Три датских корабля довольно бойко шли за нами следом. Весла, более короткие, чем наши, плавно опускались и поднимались. Памятуя о том, как измучены гребцы, я восхитился их работой. Рольф подгонял своих людей, и маленькие ладьи, не отставая, шли по разрезанной нами воде. Их было три, и они менялись местами, поочередно пристраиваясь к корме «Фьорд-Элька». К счастью для них, наши суда, отягченные серебром, оружием и всякими товарами, сидели ниже обыкновенного и двигались медленнее. Однако нас самих это впоследствии едва не погубило.

– Твои тощие датчане неплохо гребут, Ворон, – прокричал Кнут с правого борта. – Но идти вниз по реке не то же самое, что бороздить море.

Губы нашего рулевого были изогнуты в улыбке, уверенные руки сжимали румпель, натертый ими до блеска.

– Надеюсь, они еще смогут проявить себя, Кнут, – ответил я.

Мы оба не знали, когда попадем в открытое море и что ждет нас на пути. К тому же меня одолевали и другие сомнения. Нашей волчьей стае доводилось участвовать в больших боях, наживать грозных врагов и строить замыслы, какими гордился бы сам Локи. Мы снискали воинскую славу, и имя Сигурда разнеслось за тридевять земель. Сагам о наших деяниях суждено было клубиться у очагов, подобно сладкому дыму, который вдыхают и стар и млад. Животы наших кораблей отяжелели от серебра. Все мы сделались богачами, а Сигурд мог теперь стать королем своего народа, хотя для этого ему, вероятно, пришлось бы убить нынешнего короля. Выйдя в открытое море, ярл, несомненно, направил бы носы наших драконов на север, к земле фьордов, и тогда я наконец ступил бы на те скалы, о которых викинги говорили с такой любовью. Я был уверен, что, как только это произойдет, туман в моей голове рассеется и я все вспомню. Я пойму, почему, когда старый Эльстан меня нашел, на моей шее висел языческий нож. Я почувствую, что фьорды – мой дом. С чего я бродил, как завороженный, в дубовых лесах возле Эбботсенда, если чары сейда не будили во мне предков, привыкших искать лучшие стволы для килей кораблей-драконов, подобных «Змею»? Почему мое сердце бьется как меч о внутреннюю сторону щита? Почему я дышу в лад с еловыми веслами, ныряющими в холодную воду?