Диана Чемберлен - Девочка-беда, или Как стать хорошей женщиной

– Расслабься немного, – посоветовал Бобби. – Тебе не нужны все детали. Начни с зарисовки общих очертаний.

Она отрицательно покачала головой, откинувшись назад от стола.

– Думаю, что мне лучше бросить это дело.

Он улыбнулся:

– Так не бывает, чтобы все получалось у тебя хорошо.

Он провел рукой по голове: привычка, приобретенная им еще тогда, когда у него были волосы. Его до сих пор иногда удивляло, что там ничего нет.

– Смотри, как хорошо ты можешь обращаться с животными. Они любят тебя, Клей говорит, что в будущем ты могла бы сама стать тренером.

Он не так уж много виделся с Клеем и Джиной со времени приезда на Внешнюю Косу; первый раз он полноценно провел с ними время накануне за обедом. Лицо Клея казалось ему знакомым. Бобби не припоминал, чтобы он встречал его летом 1991 года, но, возможно, они все же пересекались на тусовках. Он был благодарен Клею за то, как он взял под свое крыло Маккензи.

– Я бы хотела стать ветеринаром, – призналась Маккензи, рассматривая подсолнух на безымянном пальце. – Отец Клея – ветеринар.

Как и отец Лейси , подумал Бобби. Он знал, как беспокоилась Лейси из-за того, что Маккензи никак не хотела общаться с ней, и ему было жаль ее. Чем больше старалась Лейси, тем меньше у нее получалось.

– Он еще и отец Лейси, – поправил ее Бобби. – Может, она сможет свозить тебя к нему в ветлечебницу как-нибудь.

Маккензи пожала плечами, постукивая своими ярко накрашенными ноготками по фотографии собаки.

– Ветеринаром я мог бы тебя представить, – задумался Бобби. – А как у тебя с математикой?

– Довольно хорошо, – сказала она. – Еще лучше с естествознанием.

Она издала громкий театральный стон и уронила голову и руки на стол.

– Не могу поверить, что через три недели начнется школа. Восемнадцатого августа! Это ненормально! В Финиксе мне бы не пришлось ходить в школу аж до Дня труда, то есть до первого понедельника сентября.

Он отложил резец, которым работал. Всегда было опасно пытаться нанести точные штрихи по кости, если ты не мог полностью сосредоточиться на этом.

– Ты боишься идти в новую школу?

– Нет, просто злюсь.

Конечно, она боялась. А кто не боялся бы?

– Дети здесь хорошие, – успокоил он.

– Откуда ты знаешь? Ты тоже нездешний.

– Но это правда. Люди здесь очень дружелюбные.

– Все в школе знают друг друга, не то что я.

– Спорим, там будут новые ученики помимо тебя. – Бобби крутанулся на стуле и посмотрел ей прямо в глаза. – Люди переезжают все время. И даже если ты будешь единственной новенькой, ты прекрасно впишешься в обстановку. Только один совет.

– Какой? – Она встревожилась.

– Тебе придется перестать говорить «в Финиксе то, в Финиксе это». Людей это раздражает, и они начинают посмеиваться за твоей спиной.

– Я же не могу изменить то, что в Финиксе намного лучше, чем здесь.

– Когда я был пацаном, – сказал Бобби, – моя семья переехала из Норфолка в Ричмонд, и я попался в эту ловушку. Я все время говорил «в Норфолке школа была новее», «в Норфолке у нас в столовой была пицца», и очень скоро люди начали говорить мне «ну, тогда возвращайся в свой Норфолк».

Маккензи засмеялась:

– Ладно, я попробую не говорить этого.

– Прикусывай язык всякий раз, когда слово «Финикс» будет приходить тебе в голову.

– Ладно.

Он услышал, как хлопнула задняя дверь, и понял, что Лейси пришла домой. Это, видимо, поняла и Маккензи, потому что она вдруг с преувеличенным вниманием снова занялась рисованием собаки.

Лейси вошла в мастерскую, мгновенно заполнив ее своим присутствием, если не в сознании Маккензи, то в его уж точно. Ее волосы были собраны резинкой, а ее белая веснушчатая кожа блестела от пота. На ней была длинная светло-голубая юбка, которая облегала ее бедра, и укороченный темно-синий топ, который только намекал, но не обрисовывал линию груди. С того момента, как он приехал в Кисс Ривер, ему хотелось поцеловать ее, сорвать с нее одежду и заняться с ней любовью. Ему хотелось стереть из ее памяти то, как небрежно он лишил ее невинности. Все было бы настолько лучше теперь, когда его желание обладать ею было послушно ему и усиливалось его симпатией и опытом. Ему нравилось то, как мягко она обращается с другими, он восхищался ее художественным талантом и глубоко сочувствовал ее усилиям наладить контакт с Маккензи.

– Привет обоим, – махнула рукой Лейси. – Как продвигается урок рисования?

– Прекрасно, – быстро сориентировался Бобби, прежде чем Маккензи получила возможность отрицать это. Она склонилась над рисунком, водя карандашом по бумаге, будто бы была сосредоточена на работе. – Надеюсь, ты не возражаешь против того, что мы заняли твой стол.

– Никаких проблем, абсолютно. – Лейси посмотрела на Маккензи. – Можно взглянуть, над чем ты работаешь?

Маккензи ответила ей тем, что перевернула рисунок лицевой стороной вниз на столе.

– Я думаю, что Бобби должен жить здесь, а не у Рика, – сказала она совершенно неожиданно. – Как ни посмотри, он все время здесь.

Он был удивлен и тронут этим предложением.

– У меня отличная комната в доме Рика, – тем не менее отозвался он. Ему было бы трудно видеться с Элис, если бы он жил в доме смотрителя. Однако идея эта была соблазнительной.

– На самом деле я об этом уже подумывала. – Лейси прислонилась спиной к стене и скрестила руки на груди. – Тебе и вправду есть смысл поселиться здесь, – сказала она Бобби. – Работа здесь, Маккензи тоже здесь. Мы завариваем большой чайник с кофе по утрам.

Она улыбнулась, как будто это был именно тот аргумент, перед которым он ни за что не устоял бы.

– Почему бы не подумать над этим?

– Я бы с удовольствием, – хмыкнул он, на секунду забыв об Элис. Ему понравилась мысль о том, чтобы побольше видеть Маккензи. И, если уж быть честным с самим собой, ему понравилась мысль быть поближе к Лейси. – Как скоро я мог бы переехать?

Фей уютно устроилась в объятиях Джима. Сегодня он был в чудесном благодушном настроении, потому что в постели он был так нежен, что она едва не прослезилась. Она была довольна. От горячей ванны тело у нее стало тяжелым, а в душе воцарилось абсолютное блаженство, которого она никогда не испытывала. Один из догматов, которых она неуклонно придерживалась в своей программе по избавлению от хронических болей, заключался в том, что спокойствие и счастье можно найти только внутри себя, что ни идеальное здоровье, ни миллион долларов, ни другой человек никогда не будет в силах сделать кого-то счастливым или несчастным. Но сейчас она начала задумываться, не была ли ее теория ошибочной в той части уравнения, где говорилось о другом человеке. Иметь кого-то особенного в своей жизни совсем не повредит.