Питер Дарман - Парфянин. Книга 1. Ярость орла

– Нехорошо было со стороны Спартака просить тебя туда пойти.

– Интересы войска перевешивают желания отдельных лиц, – торжественно заявил я.

– Римляне убьют тебя.

Я пожал плечами:

– Это может произойти в любом бою.

– Но ты будешь не в бою и к тому же один.

Я остановился и повернулся к ней:

– Если со мной будет твоя любовь, я не буду один.

Ее глаза наполнились слезами, я придвинулся ближе, чтобы ее поцеловать, но она обхватила меня руками и прижалась так крепко, словно тисками сжала. Опять я попал впросак!

– Обещай, что будешь очень осторожен, – прошептала она.

– Конечно, – ответил я, с трудом дыша.

В ту ночь Спартак послал к западным воротам города конного вестника, который прокричал горожанам, что утром к ним прибудет наш представитель для переговоров, которые могут стать взаимовыгодными. Стрел в вестника никто не пускал, и это давало некоторые надежды на благополучный исход моей миссии. Но могло быть и так, что римляне просто проигнорировали его сообщение.

Утро выдалось яркое и солнечное, но поскольку сейчас стояла зима, то было прохладно, и я озяб. Я позавтракал в своей палатке с теми, кто входил в нашу компанию: Галлия, Диана, Праксима, которая мне уже гораздо больше нравилась, поскольку Нергал был с ней счастлив и доволен, а также Бирд, Гафарн, Годарз и Буребиста. Руби сидела на табуретке позади Галлии и шипела на мужчин. Настроение у всех было подавленное, ели мало, но я был рад этой компании. Потом я сказал Нергалу, что в случае моей смерти командиром конницы станет он. Я особенно подчеркнул, что самой главной задачей и долгом будет возвращение на родину всех, кто находится под его командой. И чтобы он сам и все мои парфяне вернулись в Хатру. Галлия сидела с побледневшим лицом, и я сказал ей, чтобы она забрала себе Рема, если я не вернусь. Больше говорить было не о чем. Я встал, пристегнул меч и вышел наружу.

У меня увлажнились глаза, когда я увидел ряды всадников, выстроившихся по обе стороны дороги, что вела из лагеря. Резус отдал мне честь обнаженным мечом. Я понимал, что если посмотрю хоть кому-то прямо в глаза, то непременно разревусь как ребенок, поэтому сделал каменное лицо и прошествовал между двумя шеренгами, вышел из лагеря и направился к частоколу. Мне было холодно, но, вероятно, это были ледяные объятия страха. Позади меня шагали мои сотрапезники по завтраку, но я не оборачивался. Спартак, Каст, Акмон и Клавдия встретили меня у частокола, однако Крикса с ними не было. Чему я был только рад; у меня не было никакого желания видеть его ухмыляющуюся физиономию в этот, возможно, последний мой день жизни на земле. Спартак выглядел обеспокоенным. Несколько фракийцев убрали с полдюжины заостренных столбов частокола, чтобы пропустить меня.

– Ты уверен в себе, Пакор? Я ведь не приказываю тебе туда идти.

– Уверен, господин, – я понимал, что он дает мне возможность спастись, но к этому моменту все войско знало о моем задании, и что они подумают, если я сейчас поверну назад? Кроме того, я ведь парфянин, а нас воспитывали так, чтобы мы никогда не бежали от опасности.

Я обнял Клавдию, пожал руки Касту и Акмону. Столбы убрали, и путь к городу оказался открыт. Расстояние от частокола до западных ворот города было с полмили – широкое и пустое пространство, где никто и ничто до сегодняшнего дня не передвигалось. Я обернулся, посмотрел на людей, которых считал своими друзьями и которые, как я надеялся, были для меня чем-то большим, нежели просто друзья. Я снял шлем, подошел к Галлии, коснулся ее рук и поцеловал девушку в губы.

– Я люблю тебя, – сказал я, после чего развернулся, надел шлем и пошел прочь.

Я чувствовал себя до странности спокойным, направляясь к городской стене, которая, чем ближе я к ней подходил, казалась все более высокой и неприступной. Но я не думал о римлянах, я думал о Галлии, о моей дорогой Галлии. Я сказал ей о чувствах, которые к ней испытывал, и только это имело сейчас значение. Если я сегодня погибну, тогда она, по крайней мере, будет знать, что я ее люблю, так что, шагая дальше, я начал улыбаться. Стражи на стенах, глядя на меня, вероятно, могли решить, что я сошел с ума, и даже побаловаться мыслью, не всадить ли в меня парочку стрел, вместо того чтобы позволить мне войти в город. Я продолжал идти дальше. Сейчас мне казалось, что я – единственный человек на всей земле. Вскоре я ступил на мост надо рвом и наконец добрался до западных ворот – каменной арки с двумя тяжелыми створками из мощных досок, утыканных железными остриями. Защита ворот состояла из караулки и двух квадратных каменных башен с черепичными крышами, и в каждой башне было по два ряда высоко расположенных бойниц для лучников и пращников, сейчас прикрытых деревянными ставнями. Вершина стены между башнями сейчас пустовала, но я шестым чувством осознавал, что на меня смотрит множество глаз.

Я еще раз повторил в уме все инструкции, данные мне Спартаком, все условия, которые я должен был обсуждать от его имени, не забывая о том, что мы хотя и всего лишь освободившиеся рабы, но владеем богатствами целой римской провинции. В том, что граждане Фурии были богаты, не было ничего удивительного. Провинция Бруттий являлась процветающим уголком Римской империи не только по причине наличия здесь серебряных копей, но также в результате разведения огромного количества дающих шерсть овец. Их стада обычно угоняли на лето в горы, чтобы избежать иссушающей жары равнин. Кроме того, здесь производили превосходные вина, собирая виноград с множества плантаций, а также в этой местности в огромных количествах произрастали оливковые деревья в садах гигантских латифундий, расположенных по всему побережью. И все это сейчас находилось в наших руках, вероятно, к большому неудовольствию владельцев всего этого богатства. На пути сюда мы заходили в несколько покинутых вилл, и Спартак предположил, что их владельцы проживают в Фурии. Еще эта провинция была родиной отличной породы лошадей, имеющих характерные узкие головы, мощные и хорошо сложенные шеи. Лошади эти были очень высокими в холке, с могучими спинами и чуть опущенными крупами, мощными ногами и широкими, устойчивыми копытами. Годарз говорил мне, что эту породу вывели в результате скрещивания итальянских лошадей с конями из Африки, завезенными сюда неким полководцем по имени Ганнибал, который происходил из народа, именуемого карфагенянами и проживающего в Африке. Кажется, он в течение двадцати лет вел войны с римлянами на их собственной территории, прежде чем был разбит и побежден. Однако Ганнибал оставил после себя наследство – отличную породу лошадей, которых разводили в Бруттии и продавали по всей Римской империи. А теперь этих прекрасных коней мы забирали в свою конницу. Я выяснил, что у них в целом спокойный характер, что облегчало подготовку новобранцев. Спартак дал строгие указания не наносить этой провинции никакого необоснованного ущерба, хотя галлы, что неудивительно, эти указания игнорировали, пока Спартак лично не явился в лагерь Крикса и не потребовал прекратить подобные действия.