Дафна Дюморье - Рандеву и другие рассказы (сборник)

В порыве благодарности он стал целовать ей руки.

– Вы ангел, вы так ко мне добры! – воскликнул он, зардевшись. – Я никогда этого не забуду.

Она печально улыбнулась и провела рукой по его волосам.

– Вы напоминаете мне одного человека, к которому я когда-то была очень привязана… – начала она и осеклась, словно от внезапно нахлынувших чувств.

Он проклинал себя за бестактность. Ну да, у нее же умер муж. Наверно, она до сих пор тяжело переживает утрату. Ведь теперь о ней некому позаботиться. Но какая она молодчина, что не пасует перед жизнью!

– Вам пора уходить, – прошептала она. – Уже поздно. А я должна еще пожелать спокойной ночи моей дочурке. Она не заснет, пока я сама не подоткну ей одеяльце.

Дочку с няней она давно отправила на восточный берег, на взморье, но ему необязательно это знать. Вероятно, он видел ее фотографии с ребенком на руках, появившиеся в газетах вскоре после того, как она овдовела. Когда, выдержав траур по мужу, она в первый раз вышла на сцену в одной из его пьес, умело загримированная, с легким намеком на бледность и скорбь, публика в зале просто неистовствовала. Газеты весьма кстати устроили ей рекламу.

– Дочь – это все, что у меня осталось, – тихо проговорила она.

Он неуклюже погладил ее руку – было похоже, будто об нее потерся какой-то зверек.

– Если бы я мог вам помочь, – растерянно начал он. – Ужасно видеть вас в таком настроении… Я понятия не имел… – Он теребил браслет у нее на запястье. Она показалась ему вдруг очень молодой и очень несчастной. Знать бы, чем ее можно утешить! Тому, кто видит ее на подмостках, и в голову не придет, что эта потрясающая актриса, прима столичного театра – на деле простая, милая женщина, сердце которой разбито, а жизнь лишена смысла.

– Ничего, ничего, – говорила она между тем, – только порой бывает так одиноко…

Он неловко обнял ее, ласково, как ребенка, погладил по плечу. Она извлекла откуда-то скомканный платочек и, отвернувшись, вытерла нос, нервно посмеиваясь.

– Мне так совестно, – виновато прошептала она. – Я всегда стараюсь держать себя в руках.

Он прикоснулся губами к ее волосам, не зная, что сказать, и вдруг выпалил:

– Послушайте… Вам надо познакомиться с моей женой, она самый чуткий человек на свете. Она бы вам понравилась, я знаю. У нее особый дар избавлять от уныния, она в этом смысле просто ангел. Квартирка у нас, правда, крошечная и район так себе, но она была бы счастлива с вами познакомиться. Поедемте со мной – время еще не позднее. Когда я позвонил ей, предупредил, что задержусь, она сказала, что тогда пойдет в кино, но не позже двенадцати вернется. У нас есть чудесные пластинки, я вам поставлю. Концерт Бетховена, Сезар Франк…

– Нет-нет, не нужно меня искушать. Я и так сегодня вела себя глупо. Не понимаю, что на меня нашло. Я с радостью познакомлюсь с вашей женой – как-нибудь в другой раз… Сейчас я устала, мы оба устали, и вам пора. Благослови вас Бог за вашу доброту.

– Что вы, что вы, я же ничего не сделал для вас! Только о себе и тараторил. Спасибо вам за этот волшебный вечер. Вы воскресили все мои прежние идеалы, вернули мне веру в театр, убедили, что стоит жить и работать. Отныне всякий мой успех – ваша заслуга!

Он ушел, не чуя под собой ног, словно в бреду, весь во власти блистательного, несбыточно прекрасного будущего.

Слава богу, наконец-то ее оставили в покое! Она поудобнее устроилась в кресле: под головой подушечка, во рту сигарета. И через пять минут зазвонил телефон.

– Это я, – сказал Пол Хейнс. – Только что вернулся из Манчестера. Вы уже легли или я могу заглянуть к вам на пару минут?

– Нет, не легла, буду рада, если заедете, – соврала она. – Жду вас.

Она припудрила лицо – немного белее обычного, от румян отказалась, но подвела глаза и наложила тени. Результатом она осталась довольна: красива, только утомлена и немного взвинчена.

– Не бойтесь, я не собираюсь вам докучать, – сказал он, едва переступив порог. – У вас был долгий день, да и у меня тоже. При нашей профессии надо беречь себя, а то ноги протянешь, правильно? Здоровый сон – залог красоты. – Он широко осклабился, обнажив десны. – Расскажите вкратце, как все прошло. Справились без меня?

– Все прекрасно – применительно к обстоятельствам. Вы же знаете, что такое первые репетиции.

– Ну и как же все себя проявили?

– Отлично – в общем и целом. Думаю, никого заменять не придется.

– А что Мартин Уилтон? Подойдет? Впишется?

– Он полностью вошел в материал. Точно знает, что ему делать. У режиссера с ним хлопот не будет. Техника для такого молодого актера просто поразительная. Где он только этого нахватался?

– Не слишком молод, как по-вашему?

– Нет… пожалуй, нет. Надеюсь, что нет. Хотя ошибиться не хотелось бы. Ах, как жаль, что вас не было!

– Согласен. Я бы с первого взгляда все понял. А что он за человек, как вам показалось? Симпатичный? Не очень самонадеянный? Вы хотели бы видеть его в труппе?

Она немного помедлила с ответом, а потом смущенно усмехнулась:

– Как профессионал он безусловно на высоте… Но это я уже сказала. Что еще можно добавить?

– Стойте, стойте! Что-то вы темните. Не пытайтесь водить меня за нос. Помните наш уговор? Только правду! Что он, грубиян? Дурно воспитан?

– Нет, нет. Умоляю, не мучьте меня. Хватит о нем.

– Ну уж нет! Я все равно не отстану, пока не выясню, в чем дело. Не тяните, выкладывайте: что с ним не так?

– Нет, не могу, это нехорошо… бедный мальчик! Он скорее всего не сознавал, что творит. Он так молод и, судя по всему, окружение у него довольно низкого пошиба: вечно навеселе, и нравы самые предосудительные.

– К чему вы клоните? Он был нетрезв? Да что он натворил, чем досадил вам?

– Он, собственно… довольно энергично меня домогался, только и всего. – Она пожала плечами и рассмеялась.

Пол Хейнс оторопело смотрел на нее, не веря своим ушам.

– Боже правый! Что вы имеете в виду?

– Понимаете, я ни разу в жизни не попадала в столь идиотское положение. Такие вещи случаются с кем угодно, но не со мной. И довольно, забудем об этом.

– Еще чего! – рассвирепел он. – Я должен знать все досконально. Что именно себе позволил этот щенок?

– Я пригласила его после репетиции заехать ко мне обговорить второй акт, а он засиделся и явно рассчитывал на ужин. Возможно, он выпил лишнего, не знаю. Только ни с того ни с сего начал нести несусветную чушь – что наконец-то он со мной наедине, якобы он много лет об этом мечтал. Потом попытался меня обнять… Словом, действовал весьма напористо. Я этого никак не ожидала и, представьте, совершенно растерялась, и… Помилосердствуйте! Язык не поворачивается!

– Продолжайте, – приказал он.

– Боюсь, он неуравновешен, и вообще какие-то отклонения от нормы есть. Не редкость среди нынешней молодежи – вы замечали? Мне искренне жаль его бедную жену.