Орхан Памук - Снег

– Кадифе-ханым очень мужественный человек. Я знаю, что на репетициях мы сразу поймем друг друга, – сказала Фунда Эсер.

– Езжайте к ней вместе, – сказал Сунай. – Но сначала нужно выпустить Ладживерта, чтобы можно было сообщить Кадифе-ханым, что он где-то спрятался и его след потерян. А на это нужно время.

И Сунай, не придавая особого значения желанию Фунды Эсер немедленно начать репетиции с Кадифе, начал обсуждать с Ка способы отпустить Ладживерта на свободу. В этом месте я делаю вывод из записок Ка, что он в некоторой степени верил в искренность Суная. То есть, с точки зрения Ка, у Суная вовсе не было плана, отпустив Ладживерта, приказывать следить за ним, выяснять, где он спрятался, и, после того как Кадифе на сцене снимет платок, вновь приказывать его ловить. Это была мысль, которая пришла в голову сотрудникам Национального разведывательного управления, которые пытались понять происходящее при помощи расставленных повсюду микрофонов и двойных агентов, а также привлечь на свою сторону полковника Османа Нури Чолака. У сотрудников НРУ не было достаточной военной силы, чтобы перехватить этот переворот у Суная, обиженного полковника и их нескольких друзей-офицеров, бывших с ними заодно; однако они при посредничестве своих людей, находившихся повсюду, пытались ввести помешательство Суная на искусстве хоть в какие-то рамки. Не успел еще Сердар-бей сдать в набор ту статью, которую он набросал, сидя за столом с ракы, как в Карсском отделении НРУ возникло опасение по поводу того, в своем ли Сунай уме и можно ли ему доверять: Сунай прочитал эту статью своим друзьям из НРУ по рации. И никто до последнего момента не знал, насколько они в курсе намерения Суная отпустить Ладживерта.

Но сегодня я думаю, что эти детали не оказали серьезного влияния на окончание нашего рассказа. Поэтому я не буду входить в детали плана освобождения Ладживерта. Сунай и Ка решили, что этот вопрос решат Фазыл и ординарец Суная, уроженец Сиваса. Через десять минут после того, как Сунай взял адрес Фазыла у сотрудников управления, его привез посланный за ним военный грузовик. Фазыл, выглядевший испуганным и на этот раз не похожим на Неджипа, и ординарец Суная, отправляясь в центральный гарнизон, вышли через заднюю дверь швейного ателье, чтобы избавиться от шпиков, которые шли за ними следом. Несмотря на то что сотрудники Национального разведывательного управления подозревали, что Сунай сможет сделать какую-либо глупость, они не были готовы повсюду расставить своих людей. Впоследствии Ка узнает, что Ладживерта вывели из камеры в центральном гарнизоне и посадили в военный грузовик, передав предупреждение Суная, чтобы не было никакого подвоха. Ординарец из Сиваса остановил грузовик на краю железного моста над речкой Карс, как заранее указал Фазыл, Ладживерт вышел из грузовика и, как ему было сказано, вошел в бакалейную лавку, в витрине которой были выставлены пластмассовые мячи, коробки со стиральным порошком и реклама колбасы, сразу же лег в телегу под брезент среди газовых баллонов «Айгаз», которая подошла к бакалейной лавке сзади, и успешно скрылся. Относительно того, куда телега увезла Ладживерта, никто, кроме Фазыла, ничего не знал.

На разработку этого плана и его осуществление ушло полтора часа. Примерно в половине четвертого, когда тени каштанов и диких маслин стали нечеткими, когда на пустые улицы Карса спускались, как призраки, первые сумерки, Фазыл сообщил Кадифе, что Ладживерт спрятался в надежном месте. Через кухонную дверь, открывавшуюся на задний двор, он смотрел на Кадифе, как на существо, пришедшее из космоса, но Кадифе не заметила его, точно так же как не замечала и Неджипа. Узнав новость, Кадифе радостно встрепенулась и побежала к себе в комнату. В это время Ипек час как находилась наверху, в комнате Ка, и уже выходила оттуда. Я хочу рассмотреть этот час, о котором впоследствии мой любимый друг думал, что был тогда счастлив обещанием счастья, в начале новой главы.

Я уже упоминал, что Ка был из тех людей, которые боятся счастья, потому что потом можно испытать боль. И теперь мы знаем, что он испытывал счастье не в те моменты, когда переживал его, а тогда, когда верил, что оно не исчезнет. Выпив ракы и встав из-за стола Суная, пешком возвращаясь обратно в отель «Кар-палас» с двумя солдатами-охранниками за спиной, Ка все еще был счастлив, потому что верил, что все в порядке и что он снова увидит Ипек, но в душе у него все сильнее нарастал страх потерять это счастье. И, говоря о стихотворении, которое мой друг написал в четверг в номере отеля, примерно в три часа, мне хотелось бы поточнее описать двойственное состояние его души. Стихотворение, которое он назовет «Пес», написано сразу после встречи с псом угольно-черного цвета на обратном пути из швейного ателье. Через четыре минуты после этого Ка вошел в свой номер, и, пока по его телу распространялась, словно яд, любовная боль, нечто среднее между ожиданием огромного счастья и страхом потерять его, он написал стихотворение. В нем были воспоминания о том, как он боялся собак в детстве, воспоминание о серой собаке, которая набросилась на него в парке Мачка, когда ему было лет шесть, и об одном отвратительном приятеле по кварталу, спускавшем на всех свою собаку. Позднее Ка подумалось, что боязнь собак была наказанием, данным ему за счастливые часы детства. Но еще больший интерес вызывало одно противоречие: детские удовольствия, такие как игра в футбол в переулках, сбор шелковицы или коллекционирование фотографий футболистов на вкладышах к жвачке и игра в них, как в карты, были более притягательными из-за боязни собак, ведь они превращали в ад те места, где он всем этим наслаждался.

Ипек поднялась в комнату Ка спустя семь или восемь минут после того, как узнала, что он вернулся в отель. Момент ожидания, когда он еще не мог понять, знает ли Ипек, что он вернулся, или нет, дал Ка возможность порассуждать о том, что он задумал известить ее о своем приходе и стал еще счастливее, поскольку впервые они могли встретиться еще до того, как у него появилась удобная возможность подумать, что она опаздывает и, может быть, решила его покинуть. К тому же на лице Ипек было выражение счастья, которое не так-то легко разбить. Ка сказал ей, что все в порядке, и в ответ на ее вопрос сообщил, что Ладживерта через какое-то время отпустят. Это, как и все остальное, обрадовало Ипек. Как слишком счастливые пары, с эгоистичным страхом не желающие думать о том, что кто-нибудь расстраивается и несчастлив, потому что эти беды могут повредить их собственному счастью, они не остановились на том, чтобы просто убедить себя, что все будет хорошо, но и без всякого стыда почувствовали, что готовы тут же забыть пролитую кровь и чужие страдания, лишь бы это не омрачило их собственного счастья. Они много раз обнимались и нетерпеливо целовались, но не стали падать на кровать и заниматься любовью. Ка сказал, что в Стамбуле они смогут получить немецкую визу для Ипек за один день, что в консульстве у него есть знакомый, что для получения визы им не нужно немедленно жениться, что они смогут пожениться во Франкфурте когда захотят. Они поговорили о том, что Кадифе и Тургут-бей уладят дела и приедут во Франкфурт, договорились даже о том, в каком отеле те смогут остановиться. О некоторых подробностях, о которых они раньше стеснялись даже подумать, потому что это было только мечтой, теперь, закусив удила, они говорили с головокружительной жаждой счастья, как вдруг Ипек упомянула, что отца беспокоит политическая ситуация и что кто-нибудь может отомстить, бросив бомбу, так что Ка нужно пореже выходить на улицу. При этом они дали друг другу слово вместе уехать из города при первой же возможности. В поездке им предстояло, держась за руки, подолгу смотреть в окно на заснеженные горные дороги.