Джоан Робинсон - Когда здесь была Марни

Миссис Престон рассказала ей, что сама когда-то жила близ Литл-Овертона; много позже, когда она посещала детский дом, ее внимание привлекла девочка, чья бабушка тоже была из тех мест. Последнее обстоятельство выяснилось, когда директриса приюта обнаружила в вещах девочки фотографическую открытку с видом Литл-Овертона. Открытка была от бабушки, причем надпись гласила: «Это снимок дома, где я жила, когда была маленькой».

У Анны от волнения пробежал по спине озноб…

– Чтобы ты знала: я не открываю ничего такого, о чем твоя тетушка предпочла бы умолчать, – сказала миссис Линдсей. – Она сама попросила меня все тебе рассказать, я только ждала удобного случая, а он как раз подвернулся.

– Я знаю. Она предупредила меня… А где теперь эта открытка?

Увы, карточка затерялась, причем давным-давно, еще до того, как миссис Престон впервые посетила приют. Директриса лишь сказала, что маленькая Марианна нипочем не желала с ней расставаться, буквально не выпускала из рук, и открытка в итоге просто рассыпалась. У Анны вытянулось лицо, Сцилла сказала: «О-ох!», почти в точности как ее мама до этого.

Оказывается, миссис Престон как-то спрашивала Пеггов, не помнят ли они женщину, некогда жившую в их деревне с маленькой внучкой, но они никого так и не припомнили. Что ж, «когда я была маленькой» – указание уж слишком расплывчатое, поэтому со временем миссис Престон просто выкинула возможную зацепку из головы.

Как раз в это время вернулся Эндрю. Выслушав, что случилось, он сказал:

– Да, но где железные доказательства? Мы даже не можем быть уверены, об этом доме речь идет или о каком-то другом!

Да, но было еще одно обстоятельство, сказала миссис Линдсей. Когда миссис Престон вошла в гостиную, ее поразил вид из окна. Она ведь пришла со стороны дороги и не догадывалась, что дом стоит непосредственно у воды. Позже, когда речь зашла об открытке, она вспомнила: директриса упоминала о «большом доме у озера». В тот момент миссис Линдсей не сообразила, что имелся в виду Болотный Дом, сфотографированный через залив. Ей как-то сразу представился особняк в глубине страны, с парком и прудом. Но, уже собираясь откланяться, миссис Престон спросила миссис Линдсей: как, мол, ей кажется, плавают люди в таких прудах на парусных лодках? Вопрос удивил миссис Линдсей. Миссис Престон пояснила, что, по словам директрисы приюта, на карточке присутствовала еще и лодка под парусом: «Полагаю, там мог быть заснят один из домов по соседству… Как вам кажется, это возможно?»

– Тут она заторопилась на автобус, – сказала миссис Линдсей, – так что разговор на этом и оборвался. Но…

– Но тут других особняков вроде как и нету, – подхватил Эндрю. – Только маленькие коттеджи!

– Вот именно, – кивнула миссис Линдсей.

Они проговорили еще не один час. Джилли нисколько не сомневалась, что младенчество Анны прошло под знаком бабушкиных историй: «Она такая рассказчица была!» Джилли даже предположила, что Марни могла рассказать внучке о том случае с девочкой-нищенкой, ведь с какой стати иначе Анна упомянула бы о морской лаванде?

– Но ведь Анна тогда совсем маленькая была, – сказала миссис Линдсей, и Джилли с ней согласилась.

Тогда Анна, с трудом подбирая слова, рассказала им то, о чем не упоминала никогда и никому, – о том, что Болотный Дом с самого начала показался ей странно знакомым, словно давно забытый друг.

– Конечно! – сказала Джилли. – Еще бы!

Если Анна в самом деле постоянно рассматривала открытку (а ведь она рассматривала, да еще как, – пока та не рассыпалась!), в глубине памяти должно было что-то остаться, хотя осознанных воспоминаний она и не сохранила. По словам Джилли, примерно так было и в рисовании. Места, где приходилось рисовать на пленэре, остаются в памяти на всю жизнь, ведь ты подолгу вглядываешься в них, пока они не становятся буквально частью тебя…

И кстати, ей как раз кое-что вспомнилось. Она ведь захватила с собой рисунок, сделанный тогда на болоте. Предназначался он, вообще-то, в подарок миссис Линдсей, но ведь та наверняка не будет возражать…

– Да неужели! – сказала миссис Линдсей. – Напротив, очень удачная мысль!

Тут же картина была распакована и вручена Анне. Она изображала Болотный Дом – точно таким, каким она его впервые увидела: весь передний план занимала вода, зритель как будто стоял в ней по щиколотку… Анна так разволновалась, что еле сумела выдавить несколько слов благодарности.

А потом, когда наконец зашла речь о приготовлениях ко сну, Эндрю вдруг сказал:

– А у меня для тебя тоже кое-что есть!

Вытащил из кармана сверточек и с поклоном вручил его Анне:

– Вот вам, леди Марианна, персональная зубная щетка!

Стоя у окна Болотного Дома, Анна глядела вниз, на причал. Дело происходило тремя неделями позже, погода стояла ветреная и сырая, отпускники большей частью разъехались. Через два дня предстояло возвращаться в город и Линдсеям, и ей самой.

На причале тоже было безлюдно – маячила лишь одна невысокая фигурка. Анна протерла запотевшее стекло, присмотрелась и узнала Многоватика. Облаченный в непромокаемый плащ, он как раз отчаливал от пристани на своей лодке. Кому еще придет в голову плавать по такой погоде, подумалось ей. У воды сейчас ужас как неуютно, песок весь в оспинах от дождя, колючий тростник так и стелется под порывами ветра… Анна ясно вообразила, как Многоватик тяжелым шагом тащится вдоль края воды, глаза у него слезятся, из носу течет, он высматривает кусочки плавника, старые бутылки, комки липкой смазки… нагибается, подбирая то или иное выброшенное морем сокровище… Милый старик Многоватик, много лет назад съевший кусок шербета вместе с кульком! Надо бы с ним попрощаться. Мало ли, вдруг она его больше никогда не увидит…

Никем не замеченная, Анна ускользнула из комнаты и выскочила в боковую дверь.

Лодка Многоватика уже миновала особняк. Анна съехала со скользкого откоса, перебежала причал, вскарабкалась на дамбу и помчалась по ее гребню, догоняя уходящую лодку.

– Многоватик!

Он обернулся и заметил ее.

– Я уезжаю! – прокричала она. – До свидания!

Лодка быстро несла его прочь. Сперва было непонятно, расслышал ли он, но потом он слегка кивнул ей. Анна помахала ему, потом прижала пальцы к губам и вновь помахала.

– Я в пятницу уезжаю. До свидания!

Она увидела, как он вздернул подбородок, словно говоря: «А? Ага…» Потом поднял руку и сделал движение, будто торжественно честь отдавал. И лодка исчезла за поворотом залива.

Анна осталась стоять, глядя ему вслед. Чайки с криками вились над ее головой. Ветер гнал мелкие колючие волны, болото по ту сторону залива казалось серым и неприютным. Теперь, когда скрылся из виду Многоватик, кругом не было ни единой живой души. Мир казался совершенно безлюдным. В полном одиночестве Анна стояла на гребне дамбы под низким свинцовым небом.