Филип Казан - Аппетит

– Нож? – рявкнул он.

Я вытащил кинжал. Он отступил на полшага:

– И где мои деньги?

Я отдал ему половину и сказал, что остальное он получит, когда блюдо будет готово. Ушла изрядная часть моих сбережений, но это не имело значения.

Как только повар ушел, я приступил к работе. Фенхель я подавил на доске лезвием кинжала. Свинину – она оказалась хороша: розовая, пахнущая свежестью, – нарезал длинными полосками и отгладил до плоского состояния навершием кинжала, прежде чем обсыпать солью, давленым фенхелем и покрошенным салом. Потом вытащил свой кошель со специями и оттуда досыпал в смесь корицу, гвоздику и перец. Скатал полоски свинины посыпанной стороной внутрь и нанизал их на пару вертелов.

Теперь мое сердце тяжело билось о ребра, а все конечности будто бы желали двигаться в разные стороны. Я велел себе успокоиться. Возможно, Барони даже еще не вернулись в трактир. Мне нужно было посмотреть самому. Я проскользнул обратно в кухню и последовал за мальчиком-подавальщиком, уходившим с подносом на голове. К обеденному залу вел короткий коридор. Я подождал, когда подавальщик войдет, а потом заглянул в полуоткрытую дверь. Помещение оказалось большое, с низким потолком из тяжелых дубовых балок, с огнем, пылающим в широком камине. Длинные столы были расставлены, как в монастырской трапезной. Весь горя, словно в лихорадке, я принялся оглядывать столы, но почти сразу увидел ее.

Она сидела в дальнем углу дальнего стола. Я бы узнал ее только по водопаду волос, да на самом деле больше я и не видел, потому что ее голова была повернута от меня к тучному старику с блестящим лицом, сидящему во главе стола. Он несколько ссутулился, редкие черные волосы превратились в неопрятную сальную полоску вокруг лысого шелушащегося черепа. Губы его походили на пару куриных сердец, а один глаз почти скрылся под какой-то болячкой. Я поразился, поняв, что смотрю на Бартоло Барони. Боже, как он постарел. Но Тессина… Вот линия ее носа, гладкий круглый выступ подбородка. Я пил ее глазами, поглощал и впитывал, пока не прислонился, переполненный, спиной к стене. Один последний взгляд – и я едва ли не побежал обратно во двор, где кошка с тощими ногами и раздутым животом уже подбиралась к моим шампурам. Я схватил их, отдал главному повару остальное серебро и осторожно поставил мясо обжариваться. Только тогда меня заметили другие повара, а я ухмыльнулся им и подмигнул. Наверное, они сочли меня каким-то молодым богачом и, таким образом, человеком, которого не следует замечать, особенно учитывая, что главный повар зыркал на них так же злобно, как и на меня. Я взял свой кинжал и начал нарезать трюфель черными кружками, тонкими, как бумага.

Свинина была готова. Я попробовал сок: превосходно. Но теперь меня начала бить нервная дрожь. Я закрыл глаза и представил чуть сияющих Пресвятую Деву и святую Бибиану с добрыми, умиротворяющими улыбками.

– Дорогие святые, – прошептал я, – помогите вашему рабу Нино в этот час величайшей нужды. Помогите вашей рабе Тессине и избавьте ее от служения.

Девушка-подавальщица только что вошла в кухню с горой пустых тарелок. Я поймал ее за руку, выудил серебряный флорин, положил дымящиеся шампуры с мясом на чистый поднос. С превеликой осторожностью, хотя мои руки уже дрожали, я облачил каждый шампур в изысканную сорочку из трюфеля. Потом взял поднос и вручил его девушке вместе с монетой.

– Отнеси это мессеру Бартоло Барони и его супруге, – велел я ей. – Они в дальнем углу. Он старый, с красным лицом. У нее светлые волосы, и она… Ты их знаешь. Скажи, что это с поклонами от друга. Иди же.

Девушка посмотрела на меня так, будто я только что свалился с луны, но забрала монету и сунула ее между грудей. Потом взяла поднос. Я поклонился повару и другим работникам, которые изо всех сил старались не смотреть на меня, и пошел за ней. Я остановил девушку у двери в обеденный зал, указал на Барони, а потом стал наблюдать из теней, как она идет к ним. Так, бывает, смотришь на людей, двигающихся в воде или масле. Каждый шаг тянулся целую томительную вечность. Шум гостей терялся за барабанным боем крови в моих ушах.

Девушка почти подошла к столу. Бартоло Барони приподнял двойной подбородок, и складки задрожали, когда подавальщица поклонилась и что-то сказала. Барони нахмурился. Поднос поставили перед ним. Это было неправильно. «Сначала подай даме!» – прошипел я, хотя никто не мог меня услышать. Барони уставился на поднос. Тессина тоже нахмурилась, сняла ломтик трюфеля, коснулась мяса пальцем, облизнула его. И я знал: она поняла. Ее взгляд нашел меня, нашел там, где я притаился за дверью, как будто она все время знала, что я здесь. И она улыбнулась.

Я шел через зал трактира, но каким-то образом по-прежнему смотрел на это от двери. Нет, я все же иду. Мое бедро задело чей-то стул. Тессина чуть приподнялась. Хотя между нами оставалась еще половина зала, я чувствовал ее: крошечные медные волоски на руках, которые вставали дыбом от холода или возбуждения; прекрасный рельеф мурашек, пробегавших по ее коже под платьем; цветочный, пудровый запах этой кожи, сложный, словно музыка. Бледные веснушки, разбросанные по носу и щекам, – я тонул в них, как в звездном небе.

Барони оторвал кусочек мяса, сунул в рот, прожевал и одобрительно кивнул. Он поднял голову, намереваясь что-то сказать Тессине, увидел, что она куда-то смотрит, проследил за ее взглядом, приметил меня. Его лицо приобрело цвет сырой печени, и он издал злобное рычание. Может, подавился моим свиным рулетом? Столь изящную деталь я не предусмотрел в своих планах и даже мечтах.

Я оттолкнул с пути еще один стул, протянул руку. И тут человек, сидящий спиной ко мне, напротив Тессины, человек, на которого я не обратил внимания раньше – из-за уродливой стрижки и того, что Тессина будто игнорировала его, – обернулся. Это был Марко Барони. Он оказался на ногах за один удар сердца, его стул опрокинулся, и человек рядом с ним, высокий, белобрысый… Словно в галлюцинации, я понял, что это должен быть Корсо Маручелли, и, конечно же, это оказался он – отбрасывающий ногой свой стул, разевающий рот, чтобы крикнуть что-то, чего я не расслышал. Я смотрел на лицо Тессины. Оно раскалывалось, распадалось, словно никогда не было настоящим. Как такое возможно? Я просыпался. Я опять в Риме. Я в хижине донны Велии. Я снова во Флоренции, на Виа деи Бенчи, а вассалы Барони вытаскивают мечи. И тут Тессина взвизгнула:

– Нино!

Это было как поцелуй – и как удар. На мгновение все застыло, полностью остановилось. Тессина простерла ко мне руки. Если бы я дотянулся, если бы успел сделать еще хоть шажок, то схватил бы ее. Но между нами оставалось слишком много места. Этот пол, тот стол, те люди с наполовину вытащенными из ножен мечами. Ладонь Бартоло ударила по столу, прибивая руку Тессины, прижимая запястье к доскам. Она снова крикнула: