Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

– Моя полоумная семейка? В семье отца один из детей обязательно получал образование. Ну и это оказался отец. Он стал дантистом. Зубы приходилось лечить даже в Депрессию. Мы выкарабкались.

– Это хорошо.

– Не так уж и хорошо. Отец хотел быть не дантистом, а концертирующим пианистом. У него в приемной так и стоит пианино, и он упражняется, пока ждет пациентов.

– Он хороший пианист?

– Да. Но дантист ужасный, мать никогда не доверяет ему свои зубы.

Однако Саре совсем не хотелось говорить о своей родне. Она желала побольше узнать о его жизни, и они еще поговорили о тридцатых годах. Было страсть как интересно. И она обнаружила, что в состоянии его рассмешить.

Наконец ей настало время вернуться в галерею. Их новая встреча была назначена через месяц, и Сара решила, что раньше им не увидеться. Но при прощании он обронил:

– На следующей неделе в галерее Бетти Парсонс открывается новая выставка. Вы будете на открытии?

– Да, – ответила она, застигнутая врасплох.

– А, ну так, может быть, там и увидимся.

– Возможно.

«Уж я-то приду», – подумала она. Правда, ей так и не удалось выяснить, женат ли он. Но и он знал о ней далеко не все.

В субботу Чарли отправился паромом на Стейтен-Айленд. Был погожий октябрьский день, и поездка удалась на славу. Каждый второй уик-энд он забирал маленького Горэма.

Имя выбрал не он. Джулия захотела назвать сына в честь ее деда, а его мать одобрила. «По-моему, неплохо носить имя предка, который подписал Конституцию», – заявила она. «Старые деньги» и так далее.

Джулия была из «старых денег». И не без средств. Белокурая, синеглазая и мягкосердечная, она происходила из семьи, которая, как Мастеры, числилась в «Светском альманахе». Знаменитые списки миссис Астор канули в прошлое, но альманахи, эти расширенные справочники по старым почтенным семьям Америки, были весьма популярны. Чарли считал, что вести насыщенную светскую жизнь можно и вовсе не выходя за пределы их страниц. Его мать была в восторге, когда в конце войны он женился на Джулии.

И не обрадовалась в прошлом году, когда они развелись.

Он полагал, что сам виноват. Джулия устала от непостоянства его занятости. Не то чтобы он ничего не зарабатывал. В тридцатые годы он всегда находил себе подработку, хотя с деньгами было туго, а в развлекательной отрасли их удавалось делать даже во время Депрессии. Он сотрудничал с театрами и кино, а ко времени женитьбы даже имел небольшую долю в бродвейских мюзиклах. Когда Джулия купила квартиру, ему всегда хватало на ее содержание и на житье в целом. Когда родился сын, Чарли понадеялся, что это их сблизит.

Малыш Горэм. У большинства людей есть прозвища. Генри – это Гарри, Огастес – Гас, Говард – Хови, Уинтроп – Вин, Прескотт – Прес. Так вас зовут знакомые. Но маленький Горэм почему-то остался Горэмом.

Потом Джулия потребовала развода, желая выйти, господи помилуй, за врача со Стейтен-Айленда! Нет, Чарли ничего не имел против Стейтен-Айленда. Островной боро Ричмонд, как он официально назывался, еще не соединился мостом с другими боро, а потому сохранил сельский вид, уже напрочь утраченный островом Манхэттен, и почти не изменился с XVIII века. С него открывались приятные виды, но забирать на выходные сына было неудобно.

Джулия и Горэм ждали его на пристани. На Джулии были новое пальто и фетровая шляпка. Выглядела она хорошо. В ходе развода Чарли не стал оспаривать ее денежные претензии. Овчинка не стоила выделки. Она продала квартиру, и у нее появились неплохие деньги на себя, так как у доктора уже был красивый дом.

На обратном пути Чарли, приобнимая сына за плечи, показывал ему все подряд. Пятилетний Горэм был белокурым и синеглазым, как оба родителя. В разном возрасте дети напоминают разных родственников, но Горэм, по крайней мере на короткое время, стал похож на отца. Чарли знал, что нужен сыну, и делал для него все, что мог.

– А мы пойдем вечером на спектакль? – спросил Горэм.

– Да. На «Юг Тихого океана».

– Честно?

– Я же обещал.

Лицо малыша расплылось в улыбке.

– «Юг Тихого океана», – пробормотал он.

Горэм был безбожно мал для этого зрелища, но почему-то загорелся его посмотреть, и что тут сделаешь? Несколько лет назад Чарли был удивлен, услышав, что Роджерс и Хаммерстайн превратили книгу Джеймса Микенера в мюзикл, и не понял, как такое возможно. Ну что же, в дальнейшем он получил ответ после полудюжины песен-хитов и почти двух тысяч спектаклей. Даже сейчас ему пришлось вдвое переплатить перекупщику за приглянувшиеся места. Он надеялся, что хлопоты не напрасны и мальчонке понравится.

Пока сынишка обдумывал предстоящее развлечение, мысли Чарли вернулись к девушке.

Коллекция фотографий имела для него большое значение. Он очень высоко ценил Эдмунда Келлера. Во время Депрессии Келлер не только показал себя верным другом, но и дал ему возможность почитать лекции в Колумбийском университете, что принесло кое-какой дополнительный доход. Два года назад Келлер сообщил, что у него рак, и это было как гром среди ясного неба.

– Чарли, я вверяю тебе отцовские фотографии. Моя родня ничего в них не смыслит. Если что-нибудь на них заработаешь, то возьми комиссионные, а остальное приплюсуй к моему капиталу. Сделаешь?

Коллекция была замечательной. Квартирка в здании на Риверсайд-драйв по соседству с Колумбийским университетом служила сразу офисом и хранилищем, и Чарли любил там работать. Недавно он связался с галереей, хозяин которой пришел, осмотрел коллекцию и согласился на выставку. На Чарли возложили рекламу.

Его ужасно раздосадовало, когда хозяин галереи вдруг взял и перепоручил организацию какой-то девице, которая только-только туда устроилась. Чарли нехотя отдал ей портфолио и разрешил просмотреть.

Но вместо того чтобы взглянуть на них бегло и вежливо, как это принято, она так внимательно рассматривала их через свои очки, что он подумал, уж не забыла ли она про него.

– Вот эти похожи на раннего Стиглица, – сказала она, вытащив полдесятка поздних работ.

Она была права. На рубеже веков по возвращении из Германии легендарный нью-йоркский фотограф и меценат создал ряд красивых работ, близких по стилю к фотографиям Теодора Келлера.

– Они встречались? – спросила она.

– Да. Несколько раз. У меня есть дневники Келлера.

– Надо это упомянуть. – Она извлекла ранний снимок с изображением людей, бредущих по железнодорожным путям вдоль реки Гудзон. – Отличное решение, – сказала она. – Потрясающая композиция.

Они заговорили о технике Келлера. Разговор затянулся. Через час Чарли сказал:

– Мне нужно в Мидтаун. Может быть, заглянем в «Сент-Реджис»?

Сейчас же он гадал, придет ли она на открытие выставки в галерею Бетти Парсонс, назначенное на следующую неделю.