Бен Кейн - Ганнибал. Бог войны

Надежда сделает его путешествие в Сицилию чуть легче.

Сицилия, к северу от Сиракуз

Заслонившись рукой от лучей восходящего солнца, римский легионер вглядывался вдаль.

Высокий черноволосый Квинт Фабриций стоял на открытом участке на середине склона небольшого заросшего лесом холма. Ниже его позиции дорога уходила на юг, к Леонтинам, и дальше, к Сиракузам. Пустая. Так было с тех пор, как он и его товарищ Урций сменили предыдущих часовых в предрассветном холоде несколько часов назад. Удовлетворенный, Квинт осмотрелся вокруг. Не было большой нужды беспокоиться о нападении откуда-либо, кроме как с юга, но бдительность не помешает. У него за спиной, примерно на расстоянии мили, маячила громада горы Этны. Ее нижние склоны усеивали крестьянские хозяйства и виноградники. На север дорога уходила к Мессине – удерживаемой римлянами безопасной территории. На востоке манило голубизной глубокое море. Материк находился всего в миле или около того за проливом, и горы, тянувшиеся к самому мыску «сапога», были ясно видны. На море не виднелось ни одного паруса – еще слишком рано. Зевнув, Квинт прислонил свой пилум и щит к камню, служившему ему сиденьем, и сделал несколько шагов вниз, потягиваясь, чтобы разогнать кровь.

– Холодно? – спросил Урций.

Приземистый, мужественный, забавный, за свои оттопыренные, как ручки кувшина, уши он получил кличку Урций, что означало «кувшин». Никто, даже Квинт, не знал его настоящего имени, хотя в манипуле частенько им интересовались. Коракс, их центурион, принимал присягу Урция, когда тот поступал в войско, поэтому мог знать его имя, но не выдавал.

– Две туники и толстый плащ, а я все равно промерз до костей, – проворчал Квинт.

– А не надо так долго сидеть на заднице.

– Отвали! – огрызнулся юноша, его серые глаза бегали.

– Был бы хотя бы кустарник, чтобы остерегаться, – сказал Урций. – По крайней мере, в настоящий момент.

– Да, здесь спокойно, – согласился Квинт. – Сразу вспоминается дом.

Мысли мужчины вернулись к семье, и его охватила грусть. В Риме солнце вставало для его матери Атии, любимой сестры Аврелии и маленького сынишки Публия. Да хранят их боги, молился он. Когда-нибудь я увижу вас снова. Луций, муж Аврелии, может быть, сейчас с ними, но, если верить последнему письму, он, скорее всего, уехал в Регий по делам.

Квинт отсалютовал в сторону порта, через который снабжались римские войска на острове. Однажды он виделся с Луцием, сразу после Канн. Тот показался достойным человеком, да и Аврелия тоже не жаловалась.

Урций бросил на него недоуменный взгляд:

– Кому это?

– Моему зятю. Я тебе говорил о нем, у него дела в Регии.

– Близкие… Трудно не думать о них, когда оказался здесь, а?

– Да. – Накатила знакомая горечь, и Квинт сплюнул. – При Каннах мы сражались, пока могли. Отступили, когда битва была проиграна, мечтая взять реванш в следующий раз. И какова награда?

– Отправка в Сицилию – на вечное поселение, – прорычал Урций. – Долбаный Сенат и все, кто там заседает…

Раньше Квинта смутило бы такое настроение, но теперь он согласно кивнул.

– Да улыбнется Фортуна моим братьям, – пробормотал Урций. – Они увидят сражений больше, чем мы.

Два его брата поступили в войско после Канн, и их зачислили в другой легион. Римские солдаты в Италии чаще видели боевые действия, а войска многих областей перешли на сторону Ганнибала.

– Всё никаких вестей? – спросил Квинт.

Он знал ответ, но вопросом проявлял солидарность.

– Конечно, нет. Платить писцу, чтобы написал письмо братьям, – пустая трата денег! И они так думают, и я. Мы можем лишь молить богов и надеяться, что помним друг о друге. – Он бросил на Квинта сочувственный взгляд. – Да и даже если уметь писать – смысла в эпистолах мало, верно? От Сицилии до материка – как до луны, будь она проклята.

Квинт согласно кивнул. Не в первый раз он вспоминал послания, которые посылал Гаю, своему самому старому другу из Капуи. Никакого ответа. Погиб ли Гай или вместе со своим отцом Марциалом перешел на сторону Ганнибала? Последнее было не так уж невероятно, неохотно признал Квинт. Гай и его отец имели римское гражданство, но были родовитыми осками до мозга костей. Их народ был покорен римлянами всего два поколения назад. Когда Капуя после Канн перешла на сторону Ганнибала, порвав связи с Римом, большинство оскских вождей и правящего класса сделали то же. Квинт не видел причины, почему бы Гаю не поступить так же. Сам он не имел злобы на друга, даже если тот и примкнул к победителям. Они знали друг друга с младенчества, дружили с детства до того возраста, когда надели тогу. Где бы ты ни был, Гай, порой думал он, я надеюсь, с тобой все хорошо. Если ты сражаешься за Ганнибала, молю богов, чтобы мы никогда не встретились.

– За моих братьев. За старых друзей-товарищей! – сказал Урций.

Прежде чем сделать большой глоток, он пролил немножко вина из меха на землю в качестве возлияния [2] Принесение вина в жертву богам в качестве начала трапезы у древних. , а выпив, протянул бурдюк Квинту, который повторил то же и громко добавил:

– За Калатина, – и сделал глоток.

Вино прокисло, но Квинт ощутил, как от горла по телу распространилось тепло. Он медленно отпил еще.

– Он был твоим товарищем в коннице после битвы при Требии?

– Хорошая память, – сказал Квинт. – Я почти не видел его с тех пор, как перешел в пехоту.

Пока не появился Урций, по Калатину он тосковал больше всех из своих товарищей. К счастью, они случайно встретились перед сражением при Каннах и потом встречались тоже. Сам факт, что оба пережили наиболее кровавое поражение в истории Республики, был достаточным поводом, чтобы выпить. Тогда они виделись последний раз. Квинт не имел представления, где на материковой части Италии служил теперь Калатин, и потому отсалютовал куда-то от северо-востока до юго-востока, охватив весь полуостров.

– Пусть Марс заслонит тебя своим щитом, мой друг. Пусть мы встретимся снова в более счастливые времена.

Урций наблюдал.

– Ты сам знаешь, почему вы не встречаетесь. Всадники не якшаются с рядовыми пехотинцами, Креспо.

Квинт улыбнулся. Креспо было имя, какое он принял, когда поступил в пехоту. Прошло немало времени, прежде чем юноша открыл Урцию свое истинное имя и происхождение – из всадников. Правда, он проговорился однажды ночью, когда они напились. К счастью, его друг не придал такой откровенности большого значения, но даже теперь, более чем через год, Квинт старался много не рассказывать о своей жизни до поступления в пехоту.

– Уйти из конницы – сумасшествие, – уже не в первый раз высказал свое мнение Урций. – Если бы ты остался, тебя бы не заслали сюда, в долбаную Сицилию.