Дэвид Митчелл - Простые смертные

Я вдруг почувствовал, что за мной кто-то наблюдает.

Ощущение было сильным. И безошибочным. И очень тревожным.

Я осмотрел склон холма. Каждый камень, куст…

…нет. Никого. Это просто… Просто что ?

Мне захотелось вернуться назад, к самому началу пути.

Я снова развернулся и поехал по дороге, ведущей к маяку. Здесь не было величественных скал в шапке из облаков: маяк Роттнеста походил на коренастый палец, торчавший из окрестных скал и ворчавший: «Попробуй-ка присядь здесь, приятель». Он то и дело появлялся передо мной – каждый раз под каким-то странным углом и словно в каком-то неправильном масштабе, – но приблизиться к себе не давал. Помнится, в «Алисе в Зазеркалье» тоже был такой холм, до которого Алиса никак не могла добраться, пока не оставила все эти попытки. Может, и мне так поступить? О чем бы таком подумать, чтобы отвлечься?

О Ричарде Чизмене, о чем же еще? Ведь единственное, чего мне тогда хотелось, это привести Ричарда Чизмена в замешательство. Я с удовольствием представлял себе, как его задержат на несколько часов в аэропорте Хитроу, пока адвокаты будут распутывать дело, а потом нашего знаменитого, но теперь очень тихого рецензента благополучно выпустят на поруки или под залог. И все. Разве мог я предвидеть, что британская и колумбийская полиция вздумают насладиться редкой возможностью сотрудничества, в результате чего бедняга Ричард будет арестован еще до вылета , прямо в международном аэропорту Боготы?

«Ну, допустим, ты легко мог себе это представить», – упрекала меня совесть. Да, дорогой читатель, я очень сожалел о своем поступке и был твердо намерен искупить вину. С помощью сестры Ричарда Мэгги я создал в Интернете «Союз друзей Ричарда Чизмена», чтобы его имя постоянно было на слуху – все-таки, сколь бы прискорбным и подлым ни был тот мой поступок, я вряд ли нахожусь в первых рядах дивизии подлецов. Я же не тот католический епископ, который переводил священников, любивших насиловать мальчиков, из одного прихода в другой и тем самым избегал неприятностей, которые могли бы опорочить Святую Церковь? И я не экс-президент Сирии Башар Асад, который потравил газами тысячи людей, в том числе женщин и детей, только за то, что они проживали в пригородах, захваченных мятежниками? Я всего лишь наказал человека, который испоганил мою репутацию. Наказание, правда, оказалось несколько чрезмерным. Да, я виноват. Я об этом сожалею. Но моя вина – это мое бремя. Мое. И я уже наказан тем, что мне теперь приходится жить с этим непреходящим чувством вины.

В кармане рубашки зазвонил айфон, и, поскольку мне все равно нужно было передохнуть, я отошел в тень, за довольно большой валун, но выронил телефон, и тот упал на выбеленную жаром землю. Я поднял его за ленточку, которую к нему привязала Анаис, и подумал, что это, скорее всего, эсэмэска от Зои или, возможно, фотография с празднования тринадцатилетия Джуно в нашем доме в Монреале. За этот дом заплатил я, но с момента развода им владела Зои. Да, это действительно оказалась фотография: Джуно стояла рядом с тортом в виде пони и показывала мне сапожки для верховой езды, на которые я прислал ей денег, а рядом Анаис, сделав глупую рожу, держала плакатик «Bonjour, Papa!». Даже Зои ухитрилась поместиться на заднем плане, заставив меня гадать, кто же их сфотографировал. Это вполне мог быть и кто-то из многочисленного семейства Легранжей, но Джуно упоминала о каком-то типе по имени Джером, разведенном банкире, у которого тоже есть дочка. Мне было, в общем-то, плевать, с кем там путается Зои и кого теперь разводит на деньги, но я, черт возьми, имел право знать, кто укладывает моих дочерей спать и подтыкает им одеяло на ночь после того, как их мать решила, что я этого больше делать не буду? Зои не приписала ни слова, но подтекст был вполне ясен: У нас все прекрасно, спасибо тебе большое.

Я заметил на ветке, всего в нескольких метрах от меня, какую-то хорошенькую птичку – черно-белую с красной шапочкой и красной грудкой. Вот я сейчас ее сфотографирую и пошлю Джуно вместе со смешным поздравлением. Я вышел из «контактов» и нажал на кнопку «фото», но когда поднял глаза, то оказалось, что на ветке уже никого нет.

Когда я наконец добрался до маяка, то оказалось, что к стене прислонены чьи-то два велосипеда, и меня, то есть писателя Криспина Херши, это весьма огорчило. Я соскочил с седла, весь липкий от пота, чувствуя, что здорово натер седлом промежность, и поспешил убраться в тень под стеной маяка с солнечного участка дороги, залитого белым, каким-то атомным, светом. Но там – о господи! – как раз заканчивали пикник две особы женского пола. На молодой была псевдогавайская рубашка и довольно длинные, почти по колено, шорты цвета хаки; на скулах, на щеках и на лбу у нее виднелись следы какого-то голубоватого крема от загара. Та, что постарше, была одета более благопристойно, и на ней была мягкая, трепещущая на ветру белая шляпа, закрывавшая лоб от солнца; впрочем, и остальное ее лицо было практически полностью скрыто прядями густых черных волос и большими темными очками. Увидев меня, молодая тут же вскочила – она, собственно, была еще подростком – и сказала:

– Ого! Здравствуйте! Вы ведь Криспин Херши? – Ее произношение выдавало в ней жительницу устья Темзы.

– Да, я Херши. – Давненько меня уже вот так не узнавали вне соответствующего контекста.

– Здравствуйте. Меня зовут Аоифе, а это… э-э… э… моя мама… но вы, по-моему, с ней уже знакомы.

Женщина постарше встала, сняла темные очки и сказала:

– Добрый день, мистер Херши. По-моему, у вас нет ни малейших причин меня помнить, но…

– Холли Сайкс! Я прекрасно вас помню! Мы с вами встречались в Картахене в прошлом году.

– Ого, мам! – воскликнула Аоифе. – Оказывается, тот самый, великий Криспин Херши действительно тебя знает! Тетя Шэрон просто завопила бы от восторга: «Ка-а-ак?»

Она до такой степени напоминала мне Джуно, что у меня даже сердце заболело.

– Аоифе! – В голосе Холли явственно звучал материнский упрек: эта авторша романов об ангелах, пользовавшихся сверхвысоким спросом, явно стеснялась собственной славы. – Мистер Херши, безусловно, заслужил возможность отдохнуть в тишине и покое после такого фестиваля. А нам с тобой, по-моему, пора возвращаться в город.

Юная Аоифе отогнала от себя назойливую муху и сказала:

– Но мам! Мы же только что сюда приехали! И потом, это будет невежливо по отношению к мистеру Херши. Вы ведь не возражаете, если мы с вами разделим этот маяк, да?

– Вам, безусловно, нет ни малейшей необходимости срываться с места и куда-то уезжать из-за меня, – услышал я собственный голос.

– Класс! – сказала Аоифе. – В таком случае не хотите ли присесть? Или хотя бы подойти к нам поближе? Вообще-то, мы вас заметили еще на пароме, когда переправлялись на Роттнест, но мама сказала, чтобы я вас не беспокоила, потому что у вас ужасно усталый вид.