Аньес Ледиг - Мари в вышине

– Как у вас получается?

– Рисую карандашами на бумаге.

Я даже не реагирую на его дурацкий ответ. Могла бы посмеяться, но стою, разинув рот.

– Да, но все эти детали и точность линий!

– Я очень наблюдателен, и у меня хорошая память.

– Сюзи просто потрясающая. Как на фотографии.

– Должен заметить, что у меня было время ее разглядеть, когда вы меня связали.

Улыбаюсь ему. Как выясняется, я все правильно сделала. Если б он сразу ушел, то не смог бы запомнить наизусть каждую черточку ее лица.

Среди рисунков – крупным планом лицо пожилой женщины.

– Это Мадлен?

– Это Мадлен.

– Она очень красивая.

– Ее я тоже помню наизусть.

– Она много для вас значит?

– Очень много.

– И часто вы рисуете?

– Постоянно.

И он мне показывает этажерку в гостиной. Целая полка блокнотов на пружине. Он дает мне один. Он весь заполнен рисунками, один прекрасней другого. У меня дыхание сперло. Он сидит рядом и разминает руки.

– Вы, кажется, нервничаете!

– Я впервые их показываю.

– Правда? Как жаль, они замечательные.

– Спасибо. Я рад, что Сюзи любит рисовать. Мне рисование очень помогает. И заменяет чье-то общество, и позволяет выразить то, что у меня внутри.

– А почему вы не выбрали это своей профессией?

– Потому что за это не платят. В смысле, регулярно и с гарантией. Чтобы помогать Мадлен, мне нужна была работа, которая сразу приносит деньги.

– А сейчас?

– Сейчас?

– Вам бы не хотелось поменять занятие?

– Трудно поменять жизнь.

– Почему?

– Незащищенность? Страх перед будущим? Начать заново, не имея ничего за душой?

– Мне бы хотелось все их пролистать. Но пора бежать.

– Придется вам вернуться, – говорит он с широкой улыбкой.

– Я вернусь…

– Когда?

Я не отвечаю. Целую его в уголок губ и убегаю раньше, чем он успевает отреагировать.

Он хорошо замаскировал свою пещеру. Неужели то, что внутри, может так отличаться от того, что снаружи? Он вынужден актерствовать, приспосабливаться. Как левша. Он был создан мягким, чувствительным, открытым, пылким, а ему навязали холодность, суровость, прямолинейность. И вот на бумаге проступают его противоречия.

Теперь он мне кажется очень красивым. Я такая. Мне необходимо наложить кальку пещеры на зримые черты лица, чтобы разглядеть человека по-настоящему.

Я хочу увидеть его снова.

Если б кто-нибудь меня увидел, то решил бы, что я полный кретин. Она меня поцеловала. Поцеловала. Почти в губы. Да, почти. Не совсем прямо в губы, но и не в щеку. Я хуже мальчишки, мне больше не хочется умываться. Это глупо, смешно, нелепо. Но так приятно. А я-то думал, что, пройдя возраст прыщей вокруг носа и пушка на щеках, про такого рода реакции можно забыть. Не тут-то было.

Она словно приподняла крышку, чтобы прикоснуться к плоти и проверить, достаточно ли промариновалось мясо и не пора ли его ставить в печь.

НО Я ГОТОВ ЛЕЗТЬ В ПЕЧЬ!!!

Сколько еще она будет меня мариновать?

Я сел на диван и закрыл глаза, стараясь сохранить в памяти ее запах. Запах ее сыров. Мне нравится, когда она пахнет сыром. Это отлично сочетается с моим хрустящим батоном. Мозг стал ватным, сердце трепещет. Я вновь вижу ее с моими рисунками, как никого никогда не видел. Сосредоточенная, восхищенная. Она, конечно же, первая, кому я их показал. Может, и другие были бы сосредоточенными и восхищенными. Но на других мне плевать. Именно от нее мне хочется и внимания, и восхищения. Только при ней во мне звучит самба. Только она открывает во мне того, кем я изначально должен был быть. Другие не вызывают у меня искренней улыбки. Потому что да, именно Мари вернула мне вкус искренней улыбки. Вкус к жизни. И если я загляну себе за спину, то увижу две маленькие припухлости. Два прорезающихся крыла. И мне бы стоило поберечься, если все это фальшивка. Я упаду с высоты и разобьюсь о землю, превратившись в простую коровью лепешку, мягкую и гадкую.

Но ради того, что я чувствую сейчас, в этот момент, я готов идти на риск.

Ужасно расставаться, не зная, когда наступит следующий раз. Чувствуешь и ужасное возбуждение, и ужасную неудовлетворенность. Так и подмывает кинуться в машину и догнать ее в дороге, затащить на заднее сиденье ее грузовичка и заняться любовью среди сыров; хочу, чтобы она вернулась, немедленно, и продолжила то, что начала, прикоснувшись к уголку моих губ. Но я не могу, потому что ей нужно время.

Слушай, все относительно. Ты ждешь уже двадцать лет. Остался всего пустяк. Зрелые плоды куда слаще. Ну вот, теперь я представляю этот плод. Кожа нежная, как у персика. Плоть сочная, как арбуз. Две маленькие малинки на кончиках грудей, ягодицы крепкие, как два яблока.

Что, готов твой фруктовый салат?

Нет-нет, не хватает банана! Он на подходе…

Из этого потустороннего состояния меня выводит телефонный звонок. Жаклин, соседка Мадлен. Меня это настораживает. Нет, ничего серьезного, но лучше бы вам приехать, Мадлен вас спрашивает. Нет, на самом деле она не очень хорошо себя чувствует. Последние дни она очень слаба. Хорошо, еду.

Я бросаю в спортивную сумку кое-какие вещи – альбом и карандаши, как всегда, – и сажусь за руль, чтобы ехать к Мадлен.

Я, который в мечтах жаждал распробовать фруктовый салат.

Я позвонил в отдел, чтобы предупредить, что срочно отбываю по семейным обстоятельствам. У меня осталось несколько дней от отпуска, что очень кстати. Возможно, я ими воспользуюсь. Проведу с Мадлен столько времени, сколько надо, и не уеду, пока ей не станет лучше. Она со мной сколько возилась! Долг платежом красен.

На этот раз, кажется, я влипла. Было трусостью с моей стороны вот так сбежать. С другой стороны, ничего особенного я не сделала. Ну, легкий поцелуй в щеку, нет, в уголок губ, нет, все-таки в щеку. Такой поцелуй ведь ни к чему не обязывает, верно? Я еще могу сдать назад, разве нет?

Это был необдуманный порыв. Меня так тронули его рисунки, что захотелось выразить благодарность. Я не нашла ничего лучшего. Проблема в том, что он ждет большего, и я это знаю. И теперь подумает, будто это был аперитив перед плотной трапезой. Я не слишком наивна. Он очень сдержан в своих наступательных планах. Жюстен, тот сразу двинул вперед тяжелую артиллерию, и я выкинула белый флаг. И тем не менее, когда мужчина кружит вокруг меня, пусть неявно, я это чувствую. Окулист внутри меня всегда зрит в корень.

Нет, не до трусов.

Даже Сюзи сказала, что он в меня влюблен, это ясно, как к бодалке не ходи. Она вечно переиначивает выражения, которые слышит, и меня это очень смешит. Кто яйцо украл, тот и корову сведет. И рыбку съесть, и журавля в небе. Глаза завирущие. И моя любимая: не убивай шкуру медведя, пока ее не купил.

В другой раз она спросила, когда я его поцелую, потому что она со своим кавалером уже разок целовалась во дворе. Эх, если б истории взрослых были так же просты и красивы, как в детстве…