Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

Рыбы удавалось наловить лишь цзиней десять. Любовь к жизни у этой рыбешки невероятная, силища огромная. Подпрыгнет, бывало, забьет хвостом по воде, но он-то знает: как она ни сильна, из сетки ей не уйти. Ему нравилось смотреть, как полная жизни, трепыхающаяся рыбешка извлекается из воды и попадает в ведро. Нравилось слушать, как она стучит хвостом о стенки ведра. Так и проходила жизнь – день за днем, месяц за месяцем, – и ничего невыносимого в ней не было.

Но вот однажды весной тысяча девятьсот пятьдесят первого он наловил аж двадцать цзиней, а покупателей нет и нет. Он забеспокоился. Все глаза проглядел, всматриваясь в дорогу, что вилась по ущелью, в надежде увидеть кого. Прошел день, второй, он совсем уже извелся. Наконец на третий появились двое в желтых шапках. Но им, похоже, на рыбу было наплевать. Зайдя на лодку, они засыпали его вопросами, а он лишь кивал, не в силах отвести глаз от пятиконечной красной звезды на шапках. Не удержавшись, протянул руку и дотронулся до одной. «Ага, вот оно что, никакой это не атлас, из стали они». «Возвращайся домой, земляк!» – усмехнулся владелец шапки, отведя его руку.

«Мой дом здесь», – сказал Девяточка.

«Теперь тебе не нужно рыбачить по ночам, главарь бандитов Лун приговорен властями к смертной казни и расстрелян».

«Как это – расстрелян?»

«Ну, убит».

«Вы убили моего старшего брата?»

«Он что, твой старший брат?»

«Ну да», – кивнул Девяточка.

«Понятно, ты человек честный». Поднялся и сошел с лодки на берег. На горной тропинке обернулся и крикнул: «Возвращайся домой, Ма Девятый, – конец твоим темным ночам».

На другой день спозаранку Девяточка забрал рыбу и вернулся домой. Женщина встречать не вышла, из дома доносился ее плач.

Рыбу у него принял вышедший навстречу сын: «Отец, давай всю сварим и съедим».

«Вари, – согласился Ма Девятый. – Всю и вари».

Обрадованный Ма Старшой этим и занялся.

«Это, что ли, мой дом? – думал Ма Девятый, усевшись в светлой и просторной комнате. – Такой хороший дом, и чего эта женщина плачет?» Поразмыслив, не стал ее спрашивать, столько лет уже с ней не говорил.

Ближе к полудню сын принес приготовленную рыбу, женщина тоже пришла, и они всей семьей уселись за стол. Ма Старшой уплетал за обе щеки и за один присест умял десяток рыбин.

«На что похожа эта рыба?» – чуть погодя спросил Ма Девятый сына.

«Рыба как рыба, – ответил тот с набитым ртом. – На что еще ей быть похожей?».

Ма Девятый вспомнил, как в детстве отец дал ему попробовать курицы. И помолчав, спросил: «Вкус как у курицы, да?»

Ма Старшой выплюнул кость, хотел что-то сказать в ответ, но мать пнула его ногой…

Ма Девятый отправился на Дуаньхэ, решив разглядеть ее как следует при свете дня. Лодка с навесом скользила по речке из конца в конец по всей ее протяженности в пять ли. Уже стало темнеть, а Девяточка и не собирался выходить на берег. Он решил заночевать на лодке, в надежде снова увидеть, как любезная его сердцу женщина появляется, вся мокрая, из реки и забирается на борт.

В ту ночь возлюбленная в лодку так и не забралась и Ма Девятый проснулся в слезах. С тех пор он и канул навечно, как слеза, в воды Дуаньхэ.

Тела отца Ма Старшой не нашел. Несмышленыш, ему было всего двенадцать, он оцепенело смотрел на журчащие воды. Какое-то время спустя он вдруг спросил мать: «А почему ты плакала в тот день, когда отец вернулся?» «Не по нему я плакала, – сказала она. – Под нашим участком нашли залежи киноварной руды, и управление прииска хочет его реквизировать. А какая там земля плодородная! Теперь ничего и не посеешь». Мальчуган сделал вид, что понял, но на самом деле не понял ничего. «А чего ты тогда пнула меня, не дала ответить отцу?» – снова спросил он. Вообще-то он никаких сильных чувств к отцу не испытывал, но сегодня, когда его не стало, все же переживал в душе, вот и пытал, что она сделала не так. «Глупенький, – сказала мать. – Отец старый уже, вот вкуса и не разбирает».

Прошли годы, в тех краях появилась первая в стране особая экономическая зона, главной отраслью которой стала добыча киноварной руды. Киноварь, или сернистую ртуть, после переплавки именуют ртутью, это уже отдельный химический элемент.

Ма Старшой вырос и работал на ртутном прииске. Экономическая зона уже славилась как «мировой центр по добыче ртути». К счастью, к тому времени технология выплавки ртути и эффективность защиты рабочих уже значительно усовершенствовались, и это позволило ему проработать тридцать с лишним лет. Когда он уходил на пенсию, особая зона разрослась в целый город, и работало там уже нескольких десятков тысяч человек.

Через десять лет должен был наступить новый век. В один из дней день конца века ртутный прииск, который превозносили как особую экономическую зону центра добычи ртути, из-за иссякнувших запасов руды объявили банкротом. Прииска не стало, а городок остался. Осталось и правительство особой зоны.

Земли, где велась добыча, поднять было уже невозможно. Ртуть опасна для здоровья, а ее несомненно повышенное содержание в собранном на этой земле урожае никак не могло соответствовать санитарным нормам для продуктов питания.

Увы, в Тигровых горах сегодня уже нет тигров, в Утиных прудах нет уток, на склоне Зеленых Сосен нет сосновой зелени, бывает, что нет нефти в «городе нефти», нет угля в «центре добычи угля» – в этом тоже что-то есть.

Перевод И. А. Егорова

Чжао Цзяньпин

В горной реке воды немного, но течет она бурно и шумно. Лао Хуан и Мань Шуй, взяв с собою выдру, на лодке-пятидоске медленно спускались по реке, высматривая, когда где-нибудь на реке появятся всплески воды. Местами на стремнинах и порогах им приходилось выбираться на берег и, таща на себе лодку, вместе с выдрой пробираться по берегу пешком. Горные рыбаки привыкли к постоянной качке в лодке на быстрой воде, и, став босыми ногами на твердую землю, они вдруг, наоборот, начинали покачиваться и чувствовали себя неуверенно.

На третий день к вечеру, когда солнце стало садиться за синеющие в вечернем свете горные хребты, а между небом и землей натянулась черная-пречерная сеть сумерек, они наконец добрались до своей цели – до Большой запруды.

– Буду ловушку здесь ставить.

С этими словами Лао Хуан толкнул лодку носом к берегу и крепко привязал. С грохотом бросил он из лодки на берег закопченный дочерна медный таз, а следом два подковообразных железных крюка.

Мань Шуя бил озноб и, как будто обращаясь к серой куче на корме, он пробурчал под нос: