Виктория Хислоп - Остров

Это была самая длинная неделя в жизни Марии. Только Фотини знала, что ее подруга живет как на краю пропасти. Мария пыталась занять себя множеством практических дел, но ничто не могло отвлечь ее от того, что должно было произойти в следующий понедельник.

В пятницу накануне их поездки в Ираклион Марию навестила Анна. Она желала знать, сделала ли Мария анализы? Каковы результаты? Почему она до сих пор ничего не знает? Когда они это услышат? Никакого сочувствия не было во всех ее вопросах. Мария отвечала сестре весьма односложно, и наконец Анна отправилась восвояси.

Как только сестра скрылась с глаз, Мария бросилась к Фотини. Ее очень встревожили нотки почти мстительного энтузиазма, которые она услышала в голосе Анны.

– Мне кажется, ей так хочется поскорее все узнать, потому что это и ее как-то касается, – сказала Фотини, крепко сжимая руки подруги. – Но не следует слишком много об этом думать. Надо быть оптимистками, Мария!

Несколько дней Мария пряталась ото всех. Она послала Маноли записку, сообщая, что ей нездоровится и она не сможет с ним увидеться до следующей недели. К счастью, Маноли не стал задавать лишних вопросов, а когда Гиоргис, с которым Маноли встретился в баре в Плаке, подтвердил версию Марии, всему поверил, тем более что Гиоргис сказал: Мария поправится через несколько дней. Мария же чувствовала себя еще более несчастной оттого, что не могла видеть Маноли. Она тосковала по его жизнерадостному веселью и приходила в ужас от мысли, что свадьба может и не состояться.

Но понедельник в конце концов наступил. Мария и Гиоргис повторили долгий путь в Ираклион, но на этот раз куда легче нашли госпиталь и вскоре уже снова сидели перед кабинетом Киритсиса. Настал его черед опаздывать. К ним вышла медсестра и извинилась за задержку. Доктор Киритсис задерживается, но должен прийти в течение получаса. Мария была буквально вне себя. До сих пор она умудрялась сдерживать тревогу, но эти последние тридцать минут окончательно лишили ее терпения, она принялась шагать взад-вперед по коридору, пытаясь взять себя в руки.

Но наконец доктор появился. Он пространно извинился за то, что заставил их ждать, и сразу пригласил в свой кабинет. Все его поведение отличалось от того, как он держался в прошлый раз. Карта Марии лежала на его столе, и доктор открыл папку и тут же снова ее закрыл, как будто ему нужно было еще что-то проверить. Но конечно же, это было не так. Он прекрасно знал, что именно должен сказать, и у него не было причин заставлять этих людей ждать еще дольше. Поэтому доктор сразу перешел к делу:

– Деспинеда Петракис, боюсь, в пробах вашей кожи действительно обнаружена бактерия лепры. Мне очень неприятно сообщать вам такую плохую новость.

Киритсис не мог бы сказать, для кого его слова оказались более оглушающими – для дочери или для отца. Дочь была копией своей покойной матери, и Гиоргис остро осознавал жестокость судьбы, повторившей историю Элени. Он был в ужасе. Конечно, доктор мог бы наговорить множество слов, отчасти смягчивших бы сообщение, вроде: «Болезнь зашла не слишком далеко, так что, возможно, мы сумеем вам помочь» – или: «Думаю, мы захватили болезнь в самом начале». Но как бы то ни было, ему все равно пришлось бы сообщить главное, а дурная новость оставалась прежней, катастрофической и жестокой.

Отец и дочь сидели молча, их худшие опасения оправдались. И оба уже мысленно видели Спиналонгу, теперь не сомневаясь в том, что остров станет последним прибежищем Марии, ее судьбой. Девушка поначалу сходила с ума от тревоги, но за последние дни постаралась убедить себя в том, что все обойдется, все будет хорошо. Потому что воображать худшее было выше ее сил.

Киритсис понимал, что именно он должен нарушить молчание, повисшее в его кабинете, и когда ужасная новость улеглась в умах отца и дочери, он постарался немного их утешить:

– Для вас это страшная новость, и мне очень жаль, что пришлось вам ее сообщить. Но возможно, вас немного ободрит то, что в изучении лепры произошли большие сдвиги. Когда заболела ваша жена, кириос Петракис, имевшиеся методы лечения, на мой взгляд, были чрезвычайно примитивны. Но в последние годы наметился большой прогресс в медицине, и, я надеюсь, это принесет вам пользу, деспинеда Петракис.

Мария упорно смотрела в пол. Она слышала голос доктора, но так, будто Киритсис находился где-то далеко-далеко. И только услышав собственное имя, подняла голову.

– По моему мнению, – говорил доктор, – должно пройти лет восемь или даже десять, пока ваша болезнь разовьется. Ваш тип бациллы – невральный, и, если в остальном вы будете пребывать в добром здравии, она не разовьется в лепроматозный тип, то есть в бугорковую проказу.

«О чем он говорит? – думала Мария. – Что я проклята, обречена на смерть, но мне понадобится много времени, чтобы умереть?»

– Так что же… – Ее голос прозвучал тише шепота. – Что же дальше?

Впервые с того момента, как она вошла в этот кабинет, Мария посмотрела прямо на Киритсиса. По его взгляду она поняла, что он не боится правды и скажет ее не колеблясь. А ей, ради отца, не ради себя самой, следовало быть храброй. Она не должна плакать.

– Я напишу доктору Лапакису письмо с объяснением ситуации, и на следующей неделе или около того вам придется перебраться в колонию на Спиналонге. Наверное, не стоит напоминать, но я все же посоветовал бы вам как можно меньше говорить об этом, разве что самым близким людям. Люди до сих пор мало что понимают в проказе и думают, что могут подхватить ее, просто находясь с вами в одной комнате.

Тут заговорил Гиоргис:

– Мы все понимаем. Невозможно жить напротив Спиналонги и не знать, что люди думают о проказе.

– Да, их предубеждения полностью противоречат научным данным, – постарался успокоить его доктор. – Ваша дочь могла подхватить лепру где угодно и когда угодно. Но, боюсь, большинство людей слишком невежественны, чтобы это понимать.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал Гиоргис. – Доктор уже сказал все, что нам нужно знать.

– Да, спасибо… – ответила Мария.

Девушка уже полностью овладела собой. Она знала, где ей придется провести всю оставшуюся жизнь. Не с Маноли поблизости от Элунды, а в одиночестве на Спиналонге.

На мгновение Марию охватило желание покончить со всем этим. Всю последнюю неделю она жила в неопределенности, но теперь знала, что произойдет дальше. Все стало даже слишком определенным.

Киритсис открыл перед ними дверь кабинета.

– И вот еще что, – сказал он. – Я постоянно переписываюсь с доктором Лапакисом и вскоре снова начну посещать Спиналонгу. Так что, сами понимаете, я буду участвовать в вашем лечении.

Отец и дочь выслушали слова утешения. Доктор был очень добр и внимателен, только им это ничем не могло помочь.